Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Этим же утром мы снова двинулись в путь.
Маленький город на красных холмах
В знойный полдень мы покинули Бхайраву. Автобус мчал нас по обжигаемой солнцем равнине мимо изумрудных рисовых полей. Кое-где по обочинам дороги росли тенистые деревья пипаль (Ficus Religiosa). Мы направлялись в городок Бутвал. Здесь кончались тераи и начинались предгорья Гималаев. Выехать оттуда решено было в тот же день. И нам повезло. В старом джипе вместо положенных восьми пассажиров набилось уже человек двенадцать, но люди потеснились и освободили нам немного места.
Конечно, было довольно рискованно ехать по узкой горной дороге в перегруженной старой машине, но после нашествия москитов в Бхайраве нас уже ничто не могло испугать. К тому же по опыту мы знали, что отправимся лишь тогда, когда шофер увидит, что прихватить с собой он никого больше не сможет. Если бы мы потеряли то жизненное пространство на полу кузова, которое нам так любезно предложили пассажиры, вряд ли удалось бы уехать.
Мы кое-как разместились на полу. Машина тронулась и покатила вверх, в горы. Это была сравнительно недавно построенная дорога, которую непальцы сооружали с помощью индийских специалистов. Ее назвали шоссе Сиддхартхи. Служила она недолго, но уже требовала ремонта. То тут, то там попадались отряды рабочих, чинивших разбитые участки пути. Это и неудивительно: частые оползни и обвалы причиняют горным дорогам огромный ущерб.
Нас трясло и болтало в кузове, мы без конца охали, но все же успевали любоваться горным пейзажем. С одной стороны — отвесные грозные скалы, с другой — ущелье, по дну которого мчится бурная река. Мы поднимались все выше и выше в горы, ущелье оставалось где-то внизу. Молодая женщина, сидевшая рядом с нами, боялась смотреть вниз. Она лишь нервно вздрагивала на каждом крутом повороте. Страх понятен: дорожные аварии в Гималаях — явление нередкое. И не однажды в своих путешествиях по Непалу и Индии я видела разбитые машины на обочинах дорог…
Слабый ветерок дул в лицо, но стоило только машине остановиться, как мы начинали задыхаться от жары. Кое-где со скал стекала прозрачной струей горная вода. В иных местах струи, сливаясь, текли по неровностям горной породы, образуя как бы крохотный водопад.
Несколько часов пути, и вот мы уже подъезжаем к Тансену. Невозможно оторвать взгляд от удивительного пейзажа. Дорога петляет среди красных холмов. На них вырисовываются одинокие, причудливые деревья. Они похожи на оплывшие свечи и стоят в застывших странных позах. Очевидно, гуляющий по холмам ветер придал им такую своеобразную форму. Картина эта врезалась мне в память. Нигде больше не встречала я такого пейзажа.
Но вот за последним поворотом показался город. Он живописно раскинулся на крутом холме.
Мы приехали в Тансен, когда уже смеркалось. Вышли из джипа, размяли затекшие ноги и… остановились в полной нерешительности. Где же искать ночлег? Наши спутники отнеслись к нам с участием: наперебой стали советовать, где остановиться. Тут появился довольно решительный человек и с уверенностью сказал:
— Друзья! Я знаю, что самым лучшим для вас будет «Ашока вихар». Там удобно, чисто, недорого. Да и отсюда это очень близко. Пойдемте, я провожу вас.
Он говорил так убедительно, что все тут же согласились с ним и сказали, что, пожалуй, «Ашока вихар» — действительно самое удобное для нас место. Мы поблагодарили наших спутников и последовали за этим решительным человеком.
«Ашока вихар» — небольшой пансионат для индийских строителей — превзошел все наши ожидания. Такого опрятного, уютного и в то же время недорогого пристанища мне не довелось видеть и в самой Индии. Очевидно, того же мнения придерживался и Дэниэл, проехавший всю Европу и пол-Азии. После скромного, но вполне европейского и вкусного ужина он сказал:
— Вы знаете, мне нравится этот город.
Тансен считается самым маленьким городом Непала. В нем — шесть с половиной тысяч жителей, в основном — невары.
Тансен с его петляющими по холму узкими улочками, на которых, срастаясь друг с другом, стоят дома из красного кирпича, — типичный неварский город. Есть здесь несколько храмов. В одном из них — храме Нараяна — мы неожиданно встретили того старика, который утром на базаре приветствовал нас по-английски. Мы тогда удивились тому, что с нами посреди улицы здоровается совершенно незнакомый человек. Когда-то в русских деревнях было принято желать здоровья каждому встречному. В Непале такой обычай не распространен. Тем более в городе. Нас удивило еще и другое: дело в том, что приветствие, произнесенное на хорошем английском языке, принадлежало полуголому саньяси. — «святому».
В странах индуизма, где основная масса людей глубоко религиозна, саньяси, или садху, — не редкость. Они предаются аскезе, совершают подвиги самоотречения, стремясь подвижничеством искупить прошлые грехи и заслужить себе лучшую судьбу в «новом рождении». Многие из них совершают паломничества к святым местам, подчас обрекая себя в пути на тяжелейшие испытания. В народе к ним относятся почтительно, боязливо и в то же время несколько иронически.
Обычно садху отличаются полнейшей отрешенностью от всего суетного. Представьте себе такую картину: посреди улицы, не обращая ни малейшего внимания на зевак, шествует голый человек, тело которого натерто пеплом. Волосы, посыпанные пеплом, похожи на отслужившую службу мочалку. На смуглом, заросшем бородой лице выделяются лихорадочно блестящие глаза. На шее у садху — священный шнур, в руках — палка, на которой висит небольшая котомка с лепешками и кувшинчиком для воды.
Однажды в Долине Катманду, в узкой пещере одной из скал, возле храма «Шеш Нараян» я увидела отшельника. Родом он из района Лумбини. Отшельник был красив, выглядел значительно старше своих сорока трех, лет. Он отказался от мирского имени и взял новое — Питри Бхакт Махатма — то есть «Великая Душа, почитающая Отца». Он дал обет молчания и безмолвствовал уже девять месяцев. Он не покидал своей обители и питался подаяниями верующих. Вход в пещеру был открыт, и увидеть его было нетрудно. Если ему. задавали вопрос, он брал лежавшую рядом грифельную дощечку и писал на ней ответ. Индуисты почтительно склонялись перед ним и, сложив по обычаю ладони лодочкой, брали с медного подноса святые дары: стебельки трав, цветочные лепестки, щепотку риса. Очевидно, Великая Душа, почитающая Отца, был в глубине души рыцарем, потому что вдруг как особую милость он протянул мне маленькую красную розу. Это было щедрое даяние, и за него полагалось воздать: я бросила в специально предназначенную для денег