Мы с Маланкой доярками работаем на ферме.

Р о м а н. Своей корове сена на зиму есть немного?

Ю л я. Воза три. Маловато.

Р о м а н. И то хорошо. А заработки у вас какие?

Ю л я. Мы с Маланкой заработали по тысяче.

Р о м а н (как бы ослышался). Чего?

Ю л я. По тысяче заработали.

Р о м а н. Садись. (Сам сел за стол.) У тебя не найдется рюмки водки или самогону какого-нибудь?

Ю л я. Как же… Ведь я тебя ждала…

Р о м а н. В кустах сидел, пока стемнело… Простыл малость.

Ю л я. В кустах?

Р о м а н. Людям не хотел показываться. Видишь — небритый.

Юля приносит бутылку, ставит на стол.

Садись и ты.

Юля присела у стола. Роман наливает себе и ей.

Ю л я. Папа, это мне много…

Р о м а н. Пей, дочка! Ну, будь здорова! (Выпивает.)

Ю л я. За здоровье! (Тоже пьет.)

Р о м а н. Все пей, ты уже не маленькая. (Замечает мяч, игрушку сына.) А Колька где?

Ю л я. Колька? Он у тетки Аксиньи… или у Ковальчука.

Р о м а н. У Ковальчука?

Ю л я. Он целыми днями там пропадает. Нежит его председатель. С собой часто возит на машине или на лошади.

Р о м а н. Почему позволяешь?

Ю л я. А что тут плохого? Со мной ему неинтересно: он ведь парень.

Р о м а н. Как у него со здоровьем?

Ю л я. Я тебе не писала, тревожить не хотела. Дифтерит у него был… Если бы не Ковальчук…

Р о м а н. Довольно мне расписывать его!

Ю л я. Тетка Аксинья дежурила со мной в больнице… Колька так привык к ней, что и теперь чаще у нее ночует, чем дома.

Стук в дверь.

Р о м а н. Кого там несет?

Открывается дверь, входит  С а м о с е е в. Он уже подвыпил.

С а м о с е е в. Здоров, друг! Вернулся? Пришел?

Р о м а н (здоровается). Вернулся.

С а м о с е е в. Да-а, отощал ты, брат, там.

Р о м а н. Не на курортах был.

С а м о с е е в. Не легко, поди, там, не сладко?

Р о м а н. Побывай — узнаешь. Туда записаться не трудно. Могу дать адрес.

С а м о с е е в. Не приведи господь.

Р о м а н. То-то же.

С а м о с е е в (глянув на бутылку на столе). Ну, Роман, давай выпьем за то, чтобы наши враги побывали там. (Вынимает из кармана бутылку самогона.)

Р о м а н. Юля! Подай-ка чего на стол. (Самосееву.) А ты в колхозе остался?

С а м о с е е в (вздохнул). Остался.

Р о м а н. На должности или рядовым?

С а м о с е е в. Рядовым.

Р о м а н. Ну и дурак.

С а м о с е е в. Я бы не остался, да… (Наливает себе и Роману.) Гад этот, Ковальчук… «Одно из двух, говорит, выбирай: или под суд, или собственным мозолем отработай за все, что натворил».

Р о м а н (смеется). А-а, правильно.

С а м о с е е в. Что правильно? А чего я тут натворил?

Р о м а н. Сам знаешь. И в районе тебе никто не помог?

С а м о с е е в. Отвернулись от меня в районе. Теперь он, Ковальчук, в почете ходит. Дружбу завел с первым секретарем. А сам ведь понимаешь, коль первый к нему, так и остальные…

Ю л я. Чего там! Гудеев и теперь самый лучший друг ваш!

С а м о с е е в. Потому что честный человек.

Р о м а н. Сволочь он.

Ю л я. Честный, а таскал из колхоза… только вашими руками.

Р о м а н. Юлька! (Улыбаясь.) Подай луковицу.

Самосеев смолчал. Налил еще, чокнулся и выпил.

Ю л я (ласково). Папа, тебе, пожалуй, хватит. Не надо больше.

Р о м а н. Не бойся, дочка, не опьянею.

С а м о с е е в. Пей, Роман! Все равно нам с тобой пропадать, пока тут Ковальчук.

Р о м а н. А тебя, замечаю, притиснули тут.

С а м о с е е в. Притиснули… Но ничего… Я не поддамся! Не такой породы Самосеев. Я его, брат… На этот раз не удалось, все равно выслежу, подкараулю, на чем-то попадется! Я его всякий шаг на заметочку, всякое его слово на бумажечку.

Ю л я. А бумажечка чистая. Потому что Ковальчук честный, не хапуга и к людям справедливый.

С а м о с е е в. Справедливый? А к отцу твоему справедливый?

Р о м а н. Юля!

Ю л я  вышла в другую комнату.

С а м о с е е в. А я, значит, несправедливый был, нехороший?

Р о м а н. Да и ты хорошая цаца. И к тебе без пол-литра нельзя было подступиться. Нечем похвалиться.

С а м о с е е в. Выходит, и тебе я не угодил? А? А вот в тюрьму тебя не я послал, а он — «справедливый». Он показал тебе, почем фунт лиха. Что, не так? Ну пусть она, она снюхалась с его сыном. А ты? Теперь всякий тебе глаза колоть будет: сидел, мол, судимый, арестант!

Р о м а н. А ну, замолчи! Не тревожь душу!

С а м о с е е в. А-а, печет? А кто виноват? Я бы ему за это черепок проломил. Я бы ему ни за что не простил.

Р о м а н. Молчи!

Ю л я (выбегает из другой комнаты). А ты на что его подбиваешь? А? Вон отсюда! Выйди вон!

С а м о с е е в. За свекра заступаешься?

Р о м а н. Юля!

Ю л я. Идите вон!

Р о м а н. Уйди, Самосеев.

С а м о с е е в. Хорошо, уйду. (Выходит, на пороге сталкиваясь с Маланкой и Аксиньей.)

А к с и н ь я (будто не верит глазам своим). Пришел…

Р о м а н. Вернулся. Ну, здорово, Аксинья! (Протянул Аксинье руку.)

Пауза.

М а л а н к а. Юля, ты собирайся. Пойдем!

Ю л я (как бы извиняясь перед отцом). Папа, мы пойдем…

Р о м а н (не отводит взгляда от Аксиньи). Идите…

Д е в у ш к и  ушли.

А к с и н ь я (обхватила Романа за шею). Вернулся! Пришел! Дождалась! Ух ты, небритый какой… (Целует его.)

Р о м а н (расчувствовался). Ксюша! Ксюша… Ждала меня?

А к с и н ь я (наконец оторвалась от Романа). Море слез выплакала…

Р о м а н (вытирает ее лицо платком). А теперь зачем плакать? Не надо, давай лучше выпьем по рюмке. (Наливает.) Ну, Ксюша…

А к с и н ь я (берет стакан). За твое здоровье, арестант ты мой небритый!..

Выпивают.

Р о м а н. А девчонки наши сообразили.

А к с и н ь я. Всё они знают. Нечего от них таиться, Рома.

Р о м а н. Не будем. Я теперь понял: счастье надо брать полной горстью. Завтра же перейдешь в мою хату.

А к с и н ь я. А если ты в мою?

Р о м а н. Моя крепче, новее. А этот, председатель, и теперь у тебя все живет?

А к с и н ь я. Как тебя арестовали, я сказала ему: убирайся. Все высказала. И про тебя, и про себя. Что мужем ты был, что из-за него я второй раз овдовела.

Р о м а н. А я чего только не думал…

А к с и н ь я. Чего?

Р о м а н. Думал: он меня в тюрьму отправил, а сам потом с тобой… Он ведь вдовый.

А к с и н ь я. Дурной ты какой, Рома! Как ты мог обо мне такое подумать?

Р о м а н. Верно, глупый…

А к с и н ь я. И он ведь не такой человек. Ты послушай, как о нем люди говорят. При нем хозяевами мы стали, и перед людьми теперь не стыдно. Завтра сам посмотришь. Хоть и строгий, а справедливый.

Р о м а н (помрачнел). Ну, не хвали мне его. Я его доброту и справедливость знаю.

А к с и н ь я. Когда Колька болел, так он дважды в больницу приезжал. Теперь старый и малый так подружились, что один без другого дня не проживут.

Р о м а н. Я с ним еще встречусь на узкой дорожке.

А к с и н ь я. Ты, Рома,