Он расценил это как истинно женский способ защиты, вытащил ее рюкзак, перерыл все, достал фотоаппарат с диктофоном.

— Что ты делаешь? Что? — спохватилась «жена».

— Я запретил тебе брать это с собой. В чем дело? Вся хворь отлетела в один миг. Она порывисто села, натертый платком нос побелел.

— Знаю! С первых дней поняла: ты работаешь только на себя! Поэтому тебе не нужны записи! Ты все делаешь ради собственных целей! Тебе никто здесь не нужен!

— Не кричи, нас могут услышать. — Космач плотнее притворил дверь. — Говори спокойно, я все слышу.

— Чувствовала, еще по дороге хотел от меня отделаться. Я тебя раздражала! Ты меня ненавидел!.. — Перешла на шепот. — И сейчас вижу, как презираешь. Не только меня, но и Василия Васильевича… Мне говорили, ты гребешь под себя, не сдаешь полных отчетов Даниленко, скрываешь от него экспедиционные материалы. Говорили, ты женоненавистник, — я ничему не поверила! А ты ненавидишь всех вокруг! И любишь только себя!

У разгневанной ассистентки не хватило слов, сорвала очки, и слезы брызнули на пакет с лекарствами — будто дождь застучал.

— Ты еще не все сказала, — выдержав паузу, обронил Космач.

— Подлец, ты подлец!

— И еще не все…

— Ты развратник! Растлитель! Зачем ты девчонку с ума свел? — Утерла слезы. — Ты что сюда приехал? Любовь с подростками крутить? Головы девицам морочить?

— А если конкретнее?

— Я все вижу! Вавила глаз с тебя не сводит! И ревет по углам, и молится!.. Зачем ты дуришь голову молоденькой девчонке! И какой — чистой, непорочной, открытой, как цветок!

Космач развернул свой спальник, бросил на пол дерюгу и лег. Наталья Сергеевна сначала тихо плакала, потом несколько раз всхлипнула и замерла. Прошло минут десять, прежде чем она пошевелилась, видимо, легла на бок, лицом к нему.

— О чем ты думаешь? — спросила шепотом.

— Кони потерялись, — пробубнил он. — Ребята искать ушли… Не знаю, найдут, нет…

— Прости меня… Пожалуйста. Ты же все понимаешь,

— Не все…

— Правда, о чем ты думаешь?

— Об открытых цветах…

* * *

Он вернулся от Коменданта в десятом часу утра, напоил коня, принес воды, затопил русскую печь и, отогрев руки перед пламенем, заглянул в горницу.

Вавила спала в том же положении, как оставил: голова чуть набок, безвольные руки брошены вдоль тела и дыхания совсем не слышно. Он прикрыл дверь и несколько минут бродил по избе, сдерживая мальчишескую радость, потом вспомнил о свитке, принесенном боярышней.

Бережно достал его из кожаного чехла, развернул на столе метровую полосу старинной плотной бумаги: уже знакомая тайнопись странников, мелкая и плотная вязь арамейского письма — не имея перед глазами азбуки не прочесть ни слова, даже при соответствующей подготовке. По свидетельству самих старцев, подобных грамот всего было около двадцати, но сохранились лишь три. Некоторые из них разными путями и в разное время попадали властям и уничтожались непрочтенными, однако большую их часть сжигали в некоторых толках старообрядцев, не желавших признавать в сонорецких скитниках духовное лидерство. По счастливому стечению обстоятельств, уцелело самое главное Первое послание, документально подтвердившее вывод Космача: церковная никонианская реформа была всего лишь прикрытием другого, исторически более важного события — смены элиты государства и, как следствие, ценностной ориентации русской жизни.

Для того чтобы утвердиться на престоле, Романовым было необходимо избавиться от мощного влияния вольного, самодостаточного и независимого боярства, доставшегося в наследство от Рюриковичей. И, по сути, добровольно отказаться от исторической миссии — провозглашения и утверждения Третьего Рима на Руси.

Как известно, «четвертому не бывати».

Прямое и открытое притеснение особо ретивых бояр ничего не давало, ибо опальные тотчас становились мучениками. Так возник замысел провести церковную реформу и принадлежал он не Алексею Михайловичу и даже не патриарху, а греческим попам, которые в поисках места службы толпами шли на Русь, и приближенному митрополиту Паисию Лигариду, известному на Руси тем, что задолго до Петра он завез и торговал табаком, уча не молитвам, а курению. Церковная реформа и расколола боярство.

Пожалуй, это была первая русская революция в верхах, и впервые ставка была сделана на боярских детей, отколотых за счет «конфликта поколений» от именитых элитных отцов. И только во вторую очередь — на худородных, обедневших, а то и вовсе нищих князей и дворян, которые поддержат все, что сулит выгоду.

Все последующие революции с поразительной точностью использовали этот прием, укладывающийся в короткую формулу — разделяй и властвуй.

Никон сделал свое дело и отправился в ссылку, консервативные родовитые бояре и купечество, не приняв новой обрядности, оказались вне двора, вне закона и без собственности, а скоро и вовсе без родины, вынужденные скрываться сначала на глухом Керженце. потом за Уральским камнем, на Балканах и берегах Босфора. Самые влиятельные и богатые, например, боярыня Феодосья Морозова с родными сестрами, были попросту замучены и заморены голодом. Десятки строптивых князей, мужей боярых и сотни непокоренных священников и монахов сгноили в земляных тюрьмах и сожгли заживо, распустив молву, будто они фанатичные самосожженцы.

И потом, на протяжении веков, гнали и палили уже их потомков, ибо смена элиты непременно влечет за собой характерный признак — несоразмерность наказания, возведенную в неписаный закон.

Места знатных, высокородных заняли худородные, кое-что получившие за лояльность, однако деяния благочестивого Тишайшего отца довершил бритый, блядолюбивого образа сын, срезав с боярских подбородков последние остатки достоинства и заменив этих бояр еще более худородными.

А простому люду, недавно пережившему Смутное время, польские нашествия и войны с Лжедмитриями. тогда было все равно, сколькими перстами креститься и как ходить вокруг аналоя. Судя по «Житию» Аввакума, прихожане блудом занимались даже в храмах и. бывало, до смерти лупили своих попов. И если эта голь перекатная, но совестливая и оказывалась в таежных скитах, то обычно вкупе со своими господами: преданные холопы, челядь и дворня не желали расставаться с хозяевами и предпочли разделить их участь.

Один только Ириней Илиодорович на память назвал сто двенадцать боярских родовых фамилий старообрядцев, живших по Соляному Пути еще лет тридцать назад. Около полусотни Космач сам разыскал на Русском Севере от Сыктывкара до Мурманска, двадцать семь сохранившихся родов оказалось среди некрасовских казаков, вернувшихся в шестидесятых годах из Турции и ныне живущих в винсовхозе Краснодарского края.

Сонорецкие старцы, своеобразная боярская дума в изгнании, долгое время управляла духовной и экономической жизнью, рассылая по Соляному Пути вот такие послания, однако посеянные семена раскола прорастали уже без чьего-либо вмешательства. Каждый предводитель рода сам мыслил править, и спустя сто лет после смены элит старцы писали к внукам, древлее благочестие предержащим: «Ведаете ли, кто вы ныне? Изгнанники, страстотерпцы и великомученики во имя веры Христовой, неправедного гнева анчихристовых царей, а тако же огня, пыток и юзилищ не убоявшиеся? Иль по суду Божию и промыслу Его обречены на вечные скитания по горам, лесам и болотам, аки звери дикие, тропами ходящие? Отполыхало пламя, угас огонь очистительный, чрез который прошли деды ваши, и ныне токмо ветер гонит поземку, реет пепел подобно снегу да порошит память вашу. И века не минуло с той поры, а вот уж ходит меж нами распря и вражда, и молва дурная разносится в миру, де-мол, нет более предержащих веру благочестивую. Да нечего сетовать на мир, ибо достойны сей славы, и коли называют нас худым прозвищем — раскольники, так поделом. Нашими мерзкими стараниями и непотребными трудами раскололась древляя вера на многие толки. Сами свершили то, чего желали гонители наши. Позрите же, внуки мужей вельможных, как вы молитесь, чьему богу поклоны бьете? Да се есть ли вера Православная, егда, в скитах затворясь, всякий род свой суд и обряд чинит? Кто в кадке с водой крестит, кто песком, а кто и вовсе бесерменином живет и лишь пред кончиной принимает Святое крещение, яко младенец, дабы за грехи ответа не держать? Се есть ли Третий Рим, во имя славы коего деды ваши, иные по триста лет Господу нашему и русскому престолу верно служившие, огня и дыбы не убоялись, отринули власть государя-христопродавца, имения свои утратили и в пещеры ушли, яко первые христиане?..»