И вот, в доме этого человека поселились «поганые» и начали выделывать всякие нехорошие штуки. Огонь в очаге перестал разгораться: как ни старался его разжечь нечестивый человек, ничего не получалось, – однако время от времени огонь вспыхивал сам собой, без причины, и был так силен, что пламя, вырываясь через дымоход, доставало до неба.

Вода также оказалась заколдованной. Пока ее несли из родника, она была чистой и прозрачной, но стоило внести кувшин в дом, как вода мутнела, покрывалась тиной, и в ней начинали квакать лягушки. Бывало и хуже: вода превращалась в нечистоты, запах от которых был настолько сильным, что жители той деревни убегали, заткнув носы, в лес.

Спать в доме, где поселились «поганые», было невозможно: они сгущали ночную мглу до такой степени, что не видно было ладони, поднесенной к глазам. И в этой непроглядной тьме «поганые» устраивали дикие шабаши: от заката до рассвета швырялись посудой, разбрасывали съестные припасы, портили вещи, ломали домашнюю утварь, гадили повсюду и жутко завывали, показывая из тьмы свои гадкие рожи.

Таким образом этому человеку житья не стало. Раскаявшись, он прибежал в Священный поселок и целый день простоял на коленях у дома верховного жреца, пока Баира не смилостивился над грешником. Верховный жрец загнал «проклятых» обратно в темный мир, а заклятие с жилища раскаявшегося нечестивца было снято.

Подобных рассказов островитяне знали много, и такие рассказы должны были служить предостережением смутьянам и грешникам, но в последнее время, когда люди разделились на два враждебных лагеря, в каждом из них смутьянами и грешниками считали представителей противоположной стороны. На святость Баиры по-прежнему никто не посягал, но святость Аравака его враги ставили под сомнение и говорили также, что и сила вождя сильно преувеличена. Аравака ничуть не смущали эти разговоры, потому что он собирался в ближайшем будущем показать свою силу грозно и жестоко, – так, чтобы содрогнулись людские души и воплем наполнилась земля.

Между тем, число воинов Аравака стремительно увеличивалось. Вождь во всеуслышание объявил, что каждый, кто придет к нему и станет сражаться за него, получит в награду все что будет отобрано у врагов, – и даже жены и дочери врагов станут наложницами победителей. Пришедшим к вождю воинам раздавали боевое оружие – палицы, копья и длинные ножи – и обучали владеть ими. Получившие оружие преисполнились грозным боевым духом и сделались безжалостными. Можно было выступать в поход, но Аравак медлил, ибо люди продолжали приходить к нему.

Двор вождя был беспорядочен и сумбурен: по нему бесцельно бродили давние соратники Аравака, которым он доверял больше, чем вновь прибывшим, и потому велел постоянно находиться возле себя; служившие вождю жители поселка перетаскивали с места на место какие-то тюки и свертки, а в дальнем углу мастера продолжали изготовлять оружие у всех на виду.

Когда Капуна вошел во двор, на молодого человека сначала не обратили внимания; он терпеливо стоял в сторонке, пока к нему ни подошел, наконец, старый воин, спросивший, как его зовут и зачем он пришел. Капуна назвался и объяснил цель своего прихода, после чего был обыскан (что вызвало его удивление), и лишь затем препровожден к Араваку.

Помня наставления Мауны, Капуна низко поклонился Араваку, – и теперь уже пришел черед удивиться старому воину, приведшему молодого человека; Аравак, однако, и глазом не повел, восприняв поклон Капуны как должное.

– Кто ты? – спросил вождь.

– Мое имя Капуна. Я только что избран старостой деревни, – той, что находится у опушки Большего Леса. Я пришел представиться тебе, великий вождь, и сказать, что я готов… что мы все готовы слушаться твоих приказаний, и ни в чем не отступим от них, – почтительно ответил Капуна, не поднимая взора на Аравака.

– Старостой? Тебя избрали старостой? Но ты еще так молод, – услышал Капуна голос вождя. – Впрочем, твои слова и твое поведение достойны зрелого и мудрого человека. Видимо, жители твоей деревни знали, кого выбирать. Бывает, что боги даруют мудрость юноше и отнимают ее у старика. Мы знаем примеры этого, – произнес Аравак с едва заметной усмешкой. – Скажи мне, Капуна, много ли молодых людей из вашей деревни стали моими воинами?

Капуна испугался этого вопроса, но в тот же миг вспомнил Мауну, и ответ нашелся сам собой:

– Нет, великий вождь, наши люди еще не пришли к тебе. Не подумай, что мы не поддерживаем тебя: мы полностью на твоей стороне. Однако мои односельчане опасаются твоего гнева, великий вождь.

– Моего гнева? – переспросил Аравак. – Но за что мне гневаться на вас?

– Ну как же… Ведь этот преступник… Кане… родился и вырос у нас. И зачем боги допустили такое? – вскричал Капуна.

Взгляд Аравак сделался тяжелым, и Капуна почувствовал это даже сквозь опущенные веки.

– Кане – из вашей деревни? Да, я и забыл. Деревня у опушки Большего Леса: он родом оттуда… И как же вы относитесь к тому, что сделал ваш односельчанин?

– Мы проклинаем Кане и молимся богам, чтобы они покарали его, – твердо проговорил Капуна, снова вспомнив свою жену, и прибавил: – Мы возмущены поступком Кане, этот поступок ужасен. Так думают все жители нашей деревни, и я, выполняя их волю, осуждаю сына рыбака на вечное изгнание из родных мест и поддерживаю любое другое наказание, которого заслуживает Кане.

– Славно сказано. А теперь подними глаза, я хочу посмотреть в них.

Капуна с замиранием сердца выполнил приказ вождя. Взгляд Аравака был непереносим; Капуна обмер и почти перестал дышать, но глаза все-таки не отвел.

Губы Аравака дрогнули в усмешке.

– Твои слова идут от души. Нет, жители твоей деревни не ошиблись, избрав тебя старостой. Передай им, пусть не боятся моего гнева. Если вы враги Кане и враги его друзей, значит, вы мои друзья. Я не буду мстить вашей деревне за то, что она вырастила этого преступника.

– О, великий вождь! Твоя милость безгранична! – с неподдельным чувством воскликнул Капуна. – Бери нас, распоряжайся нами, – мы все твои!

– Хорошо сказано, – повторил Аравак, встал с циновки на возвышении посреди комнаты, где он сидел, подошел к Капуне и потрепал его по щеке.

– Такие люди, как ты, юноша, будут достойными жителями нашего острова при новых порядках, которые мы установим, разбив наших врагов. – Тлалок! Эй, Тлалок, подойди