Он весело засмеялся, за ним засмеялись и другие. Офицер сокрушенно покачал головой и тоже улыбнулся в седые усы.

– Вот видите, гражданин военспец, – чернявый ласково взял его под локоть, – партия и революция высоко ценят ваш военный опыт. Мы даже разрешаем вам носить ваши золотые погоны, хоть они нашим красноармейцам, что красная тряпка для быка.

Снова смех.

– Мы ценим ваш опыт, но… – Он поднял палец с прокуренным ногтем. – Но нынешняя военная кампания – не сражения буржуазных времен, когда кровь лилась за передел рынков капитала. Боец красной гвардии защищает сегодня интересы своего класса, класса пролетариата и трудового крестьянства. Сейчас не время для личных амбиций.

Он говорил мягким голосом, точно ступая на кошачьих лапах, говорил, нежно поглаживая рукав кителя офицера.

– Придет время, и революция наградит своих героев. Но сейчас герои должны защитить революцию. И без мудрого совета партии даже героям сегодня не обойтись. Поэтому предлагаю ввести в состав военного совета военспеца Снесарева, а также товарища Рюмина. Председателем совета буду я. Какие еще есть предложения?

Собравшиеся одобрительно загудели. Вставая, загремели стульями. Платон увидел Буденного, кивнул ему. Полез за мандатом.

– А вы, товарищ, только что прибыли? – Перед Платоном вынырнул чернявый. – Кавалерист?

– Так точно! – Платон протянул ему бумагу. – Комбат Каширский. Прибыл для прохождения службы.

– Очень хорошо… – Он оглянулся, весело окликнул офицера: – Андрей Евгеньич! Дорогой военспец Снесарев! Поди на секунду, не сочти за труд.

Офицер подошел, хмуро оглядел Платона.

– Вот видишь, уже кует революция новых красных командиров! – Чернявый, прищурив желтый рысий глаз, ухмыльнулся. – А ну-ка, Андрей Евгеньич, проверь мне этого кавалериста на вшивость!

Офицер нервно дернул плечом, наверное от контузии, спросил строго:

– В каких случаях вы будете атаковать в конном строю пехоту противника?

Платон вытянул руки по швам.

– В случае осуществления внезапной атаки – это раз. Во-вторых, при преследовании пехоты противника. И в-третьих, если боевые порядки пехоты расстроены.

– Ну как? – Чернявый лукаво подмигнул офицеру. – Берем командира?

– Мы воевали вместе, – подошел Буденный, хлопнул Платона по плечу. – Добрый кавалерист! Храбрый. И службу знает.

Чернявый одобрительно кивнул.

– Вот и замечательно! – протянул Платону узкую загорелую руку. – Давайте знакомиться. Я – Сталин.

Через десять лет генерал-лейтенант Снесарев станет первым кавалером «Золотой Звезды» Героя Труда. Еще через два года, в январе тридцатого, его арестуют. Дважды приговорят к расстрелу. На расстреле будет настаивать Ворошилов, он не простит генералу докладной записки: «Ворошилов как войсковой начальник не обладает нужными качествами. Он не знает элементарных правил ведения боя и командования войсками». Оба раза вмешается Сталин, расстрел будет заменен десятилетней каторгой. На лондонском аукционе «Сотбис» в конце века будет продана записка: «Клим! Думаю, что можно было бы заменить расстрел Снесареву десятью годами. И. Сталин».

15

Атака? За секунду до команды горло стискивает ужас такой силы, что в седле едва держишься… И вдруг «Шашки наголо!», и точно взрыв внутри – восторг, страсть, азарт. И нет уже ни страха, ни даже самого тела – ты весь, словно летящая буря, ураган… Сияющая энергия в чистом виде… Божественная, дьявольская ли, уже не разберешь. И одного лишь жаждешь – скакать, рубить. Ничего нет страшней конной лавы в атаке. Ничего нет прекрасней…

Я расспрашиваю деда о войне, я хочу все знать о смерти. Хочу понять, почему мы с таким сладострастием убиваем друг друга? С таким удовольствием и такой изобретательностью. А после воздвигаем мраморные монументы побоищам, устраиваем бесстыжие парады в их честь. Ведь мы врем, когда говорим «зверства войны», нет в звере такого инстинкта. Наш он, человеческий. Вот что я хочу понять…

Дед рассказывает. Дед не лукавит – смысла нет лукавить, если ты уже умер. Слова его втекают в мое сознание картинами, образами. Яркими, как вещие сны. Я вижу небо – в разбеленной синьке кружит плавный коршун, я трогаю камень, глажу его ладонью. Камень теплый и гладкий, от него пахнет летней рекой. У реки звучное имя – Царица, ее стальной изгиб сияет справа. Впереди лежит бесконечная степь, ее пыльный горизонт сливается с линялым небом. Из-за курганов появляются точки, много точек, муравьиными цепочками они продвигаются ближе и ближе. Уже можно разглядеть искорки погон, штрихи штыков. Офицерский корпус генерала Мамонтова.

Эти будут драться насмерть. Дед опускает бинокль, резко, точно рубит, машет рукой. И тут же – бу-ух! – из-за моста ударила шестидюймовая гаубица. Фугас, разрывая небо, как гнилую тряпку, понесся в степь. С левого фланга застучал пулемет, торопливо, длинными очередями. Рано, рано! Вот шпынь-голова! Все патроны сожжет без толку! Офицеры выстроились ровной цепью, выставили штыки, пошли. Да, эти будут драться насмерть.

Снова ухнула шестидюймовка. У Шлыкова снарядов всего два ящика. Фугас пропел, расцвел немым взрывом перед цепью, звук долетел через секунду. Пулемет умолк, и тут же с запада донесся гул, нудный, точно большая муха угодила в паутину. Платон поднял бинокль. «Бебешка», так и есть. Американец-шпион из эскадрильи «Лафайет». Точка в небе быстро приближалась, превратилась в серебристую стрекозу «Ньюпорт-бэби». Через полчаса у белых будет дислокация всей обороны моста.

– Товарищ комэск! – Вестовой, кубарем соскочив с коня, подбежал к Платону. – На правом фланге – конница Эрдели!

– Сколько?

– Полуэскадрон!

Теперь счет пошел на секунды.

Нужно разбить цепь до подхода кавалерии. Ведь если Эрдели подоспеет… Платон выругался, пронзительно свистнул в два пальца. За сопкой, спешившись, ждал взвод черкесов, худых и малорослых, в черных бараньих шапках и черных бурках с острыми удивленными плечами. Взводный Хетагуров что-то гортанно выкрикнул, черкесы по-мальчишески прытко вскочили в седла. Платон прямой рукой ткнул в левый фланг цепи белых. Черкесы, обхватив шеи лошадей, поджарых, со злыми щучьими мордами, рванули рысью. Исчезли в балке, вынырнули на сопке, пыля понеслись в сторону офицерской цепи. Снова заработал наш пулемет. Ему в ответ заколотил белый.

Вот взвод черкесов врезался в левый фланг. Белые дали залп, выставили штыки. Никто не струсил, никто не побежал. Черкесы смяли офицеров, проскочили, развернулись и ударили с тылу. Цепь рассыпалась. Началась бойня. Над головами всадников стальными молниями, вспыхивали кривые черкесские сабли. Офицеры сгрудились, отбивались штыками. Вороньими крылами носились черные бурки, мелькали алые, цвета живой плоти, изнанки башлыков. С правого фланга, спотыкаясь, стреляя на бегу и окончательно ломая цепь, на подмогу своим спешили белые.

Из-за Вдовьей сопки грохнула гаубица, граната пронеслась над самой головой, Платон прихватил рукой фуражку, точно боясь, что сдует. За спиной в небе с треском расцвела черная клякса шрапнели.