— Ну… — На этот раз Луиза призадумывается. — Думаю… я была бы обязана.

— Обязана? Как так?

— Мой отец во имя своего журналистского достоинства не боялся ни мин-ловушек, ни генеральского гнева. Было бы насмешкой над его жизнью, если бы его дочь пошла на попятную при малейшем запахе жареного.

«Скажи ей». Сиксмит открывает рот, чтобы рассказать ей обо всем — об отмывании денег в Приморской корпорации, о шантаже, о коррупции, — но лифт без всякого предупреждения дергается и, погромыхивая, возобновляет спуск. Пассажиры щурятся от вспыхнувшего света, и Сиксмит обнаруживает, что его решимость рушится. Стрелка описывает обратный круг вплоть до первого этажа.

Воздух в вестибюле кажется свежим, как горная вода.

— Я позвоню вам, мисс Рей, — говорит Сиксмит, когда Луиза протягивает ему его трость. — Скоро.

«Нарушу я это обещание или сдержу?»

— Знаете что? — говорит он. — У меня такое чувство, словно я знаком с вами не полтора часа, а долгие годы.

В глазах мальчика плоский мир предстает изогнутым, объемным. Хавьер Мозес листает альбом с марками под лампой с абажуром на гибком кронштейне. Вереница эскимосских лодок на марке, выпущенной в Аляске, новые гавайские хонки на специальном пятидесятицентовом выпуске, колесный пароход, взбивающий чернильные воды Конго. В замке поворачивается ключ, и в дверь устало входит Луиза Рей, сбрасывая в кухоньке туфли. Обнаруживая у себя мальчика, она раздражается.

— Хавьер!

— О, приветик!

— Нечего тут разбрасываться «о, приветиками». Ты ведь обещал больше никогда не прыгать по балконам! Что, если кто-то сообщит копам о взломщике? Что, если ты поскользнешься и упадешь?

— Тогда просто дай мне ключ.

Луиза стискивает руки, словно душит невидимую шею.

— Я не могу оставаться спокойной, зная, что одиннадцатилетний мальчишка может врываться ко мне в квартиру всякий раз, когда… — «твоей мамы всю ночь нет дома» Луиза озвучила иначе, — по ТВ не показывают ничего интересного.

— Тогда почему ты не закрываешь окно в ванную?

— Потому что если ты перепрыгиваешь через эту щель, то хуже только одно: тебе придется перепрыгивать через нее снова, если ты не сможешь забраться внутрь.

— В январе мне будет двенадцать.

— Никакого ключа.

— Друзья дают друг другу ключи.

— Только не тогда, когда одному из них двадцать шесть, а другой все еще в пятом классе.

— Ну а почему ты вернулась так поздно? Встретила кого-нибудь интересного?

Луиза вспыхивает.

— Застряла в лифте — электричества не было. И вообще, мистер, это не твое дело. — Она включает верхний свет и видит на лице у Хавьера ярко-красную полосу. — Что за… что случилось?

Мальчик взглядывает на стену, затем возвращается к маркам.

— Это Человек-волк?

Хавьер мотает головой, складывает вдвое тонкую бумажную полоску и облизывает ее с обеих сторон.

— Вернулся этот парень, Кларк. Мама всю неделю работает в отеле в ночную, вот он ее и ждет. Он расспрашивал меня о Вульфмане, и я сказал, что это не его дело. — Хавьер прижимает бумажную петельку к марке. — Да и не болит совсем. Я уже помазал чем надо.

Рука Луизы уже лежит на телефоне.

— Только не звони маме! Она прибежит домой, будет большая драка, а из отеля ее уволят, как в прошлый раз. И как в позапрошлый.

Луиза задумывается, кладет трубку на место и направляется к двери.

— Не ходи туда! У него крыша течет! Он разозлится и все у нас поразбивает, а потом нас или выселят, или чего-нибудь еще! Пожалуйста!

Луиза отворачивается и глубоко вздыхает.

— Какао будешь?

— Да, пожалуйста.

Мальчик настроен не заплакать, но от этого усилия у него сводит челюсти. Он трет глаза.

— Луиза?

— Да, Хави, поспишь сегодня у меня на диване, все в порядке.

Кабинет Дома Грелша — этюд на тему упорядоченного хаоса. Вид на ту сторону Третьей авеню представляет собой вереницу кабинетов, очень похожих на его собственный. С металлической рамы в углу свисает боксерская груша «Страшный увалень». Главный редактор журнала «Подзорная труба» объявляет утреннюю планерку открытой, тыча коротким пальцем в Рональда Джейкса, седоватого, занудливого типа в гавайке, джинсах-клеш и разваливающихся сандалиях.

— Джейкс.

— Я, э-э, хочу продолжить свою серию «Террор в Северленде», чтобы увязать ее с лихорадкой вокруг «Челюстей».[91]Некий Дирк Мелон, допустим, наемный писака, найден под Пятидесятой Восточной улицей в ходе обычной проверки технического обслуживания. Или, точнее, э-э, его останки. Идентифицированы по зубным оттискам и лохмотьям, оставшимся от репортерского пропуска. Плоть с трупа сорвана в манере, характерной для Serrasalmus scapularis — благодарю вас, — сучьей королевы всех пираний. Таких рыбок завозят рыбные маньяки, а потом, когда счета за мясо в их аквариумах становятся чересчур велики, они смывают прожорливых тварей в унитазы. Я позвоню в муниципалитет и потребую, чтобы капитан Паразит опроверг массовые случаи нападений на работников службы канализации. Усекаешь, Луиза? Ничему не верить вплоть до официального опровержения. Так что давай-ка, Грелш. Не пора ли мне прибавку?

— Скажи спасибо, что последний твой чек не накрылся. У меня на столе завтра к одиннадцати, с фоткой одной из этих кусак. Вопрос, Луиза?

— Да. Может быть, новая редакционная политика, о которой мне никто не сказал, исключает статьи, содержащие правду?

— Эй, семинар по метафизике проводится на крыше. Просто поднимись туда на лифте и шагай вперед, пока не расшибешься о тротуар. Все правда, если хватает людей, которые верят, что так оно и есть. Нэнси, что ты для меня припасла?

Нэнси О’Хаган одевается консервативно, цвет лица у нее напоминает мореную древесину, а ее длинные, как у жирафы, ресницы часто не в состоянии расклеиться.

— Мой доверенный крот из клиники Бетти Форд раздобыл фотографию бара в президентском самолете. «На борту номер один: ром — рекой, фонтаном — джин». Говорят, что из старой губки выжали последнюю каплю, но тетушка Нэнс так не думает.

Грелш размышляет. На заднем плане звонят телефоны и клацают пишущие машинки.

— Ладно, если не вынырнет что-нибудь посвежее. Да, и интервью с тем чревовещателем-кукольником, который потерял руки за «Где дождь, там и ливень»… Нуссбаум. Твой черед.

Джерри Нуссбаум утирает бороду, усеянную капельками фруктового эскимо, по ошибке надевает темные очки, меняет их на очки для чтения, откидывается на стуле и обрушивает на стол бумажный оползень.