– Я бы с радостью приспособился, – ответил Фирмен, – если бы знал, что со мной происходит. Беда в том, что диагноз неизвестен.

Морган долго молчал, что-то обдумывая. Наконец он сказал:

– Мне кажется, вам нужен отдых, Фирмен.

– Отдых? – Фирмен мгновенно насторожился. – Вы хотите сказать, что я уволен?

– Нет, разумеется, нет. Я хочу быть справедливым и поступать как порядочный человек. Но у меня здесь хозяйство. – Неопределенный жест Моргана означал – агентство, здание, город. – Безумие подкрадывается незаметно. На этой неделе у нескольких наших сотрудников уровень повысился.

– И очаг инфекции – это я.

– Мы должны подчиняться правилам, – сказал Морган, распрямляясь перед столом Фирмена. – Жалованье вам будет поступать до тех пор, пока… пока вы не примете какое-либо решение.

– Спасибо, – сухо произнес Фирмен. Он встал и надел шляпу.

Морган положил руку ему на плечо.

– Вы не задумывались об Академии? – негромко спросил он. – Я хочу сказать, если больше ничего не поможет…

– Раз и навсегда – нет! – ответил Фирмен, заглянув прямо в маленькие голубые глазки Моргана.

Морган отвернулся:

– У вас, по-моему, необъяснимое предубеждение против Академии. Откуда оно? Ведь вы знаете, как организовано наше общество. Вы же не думаете, что в нем дозволят что-нибудь идущее вразрез с общим благом?

– Едва ли, – согласился Фирмен. – Но почему об Академии так мало известно?

Они прошли сквозь анфиладу безмолвных кабинетов. Никто из людей, с которыми Фирмен был так давно знаком, не оторвался от работы.

Морган открыл дверь и сказал:

– Вам все известно об Академии.

– Мне неизвестно, как там лечат.

– А все ли вы знаете об остальных видах лечения? Можете ли рассказать о Подстановочной терапии? О психоанализе? Или о Редукции О’Гилви?

– Нет. Но у меня есть общее представление об их воздействии.

– Оно есть у всех, – торжествующе подхватил Морган, но тут же понизил голос. – В том-то и загвоздка. Очевидно, Академия не дает такой информации, потому что это нанесло бы вред самой терапии. Но здесь нет ничего странного, не так ли?

Фирмен обдумывал эту мысль, следуя за Морганом в холл.

– Готов согласиться, – сказал он. – Но объясните, почему из Академии никто никогда не выходит? Не поражает ли вас это зловещее обстоятельство?

– Никоим образом. Вы очень странно смотрите на вещи. – Разговаривая, Морган нажал кнопку и вызвал лифт. – Будто стараетесь открыть тайну там, где ее и в помине нет. Я могу допустить, что их метод терапии требует пребывания пациента в стенах Академии. В изменении окружающей среды нет ничего странного. Это делается сплошь да рядом.

– Если это правда, почему бы им так и не сказать?

– Факты говорят сами за себя.

– А где же доказательства стопроцентного излечения? – спросил Фирмен.

В этот момент прибыл лифт, и Фирмен вошел в него. Морган сказал:

– Доказательство в том, что они это утверждают. Терапевты не лгут. Они не способны на ложь, Фирмен!

Морган хотел было сказать что-то еще, но дверцы лифта захлопнулись. Лифт устремился вниз, и Фирмен с содроганием осознал, что лишился работы.

Странное это ощущение – остаться без работы. Идти было некуда. Частенько он ненавидел свою работу. Бывало, по утрам он стонал при мысли о том, что предстоит провести еще один день на службе. Но теперь, оказавшись не у дел, он понял, как важна была для него работа, она придавала ему солидность и уверенность в себе. «Человек – ничто, – думал он, – если ему нечего делать».

Он бесцельно обходил квартал за кварталом, пытаясь поразмыслить. Однако он был неспособен сосредоточиться. Мысли упорно ускользали, увертывались от него; мимолетными наплывами их вытесняло лицо жены. Но даже о ней он не мог толком подумать, потому что на него давил большой город – городские лица, звуки, запахи.

Единственный план действия, который пришел ему в голову, был невыполним. «Беги, – подсказывали смятенные чувства. – Беги туда, где тебя никогда не разыщут. Скройся!»

Но Фирмен знал, что это не выход. Бегство явилось бы чистейшим уходом от действительности и доказательством отклонения от нормы. В самом деле, откуда бы он сбежал? Из самого здравого, наиболее совершенного общества, когда-либо созданного человеком. Только безумец способен бежать отсюда.

Фирмен стал замечать встречных. Они казались счастливыми, исполненными нового духа Ответственности и Социальной вменяемости, готовыми пожертвовать былыми страстями во имя новой эры покоя. Это славный мир, чертовски славный мир. Отчего Фирмен не может в нем ужиться?

Нет, может. За многие недели у Фирмена впервые забрезжила вера в себя, и он решил, что как-то приспособится.

Если бы только знать как.

После многочасового гуляния Фирмен обнаружил, что голоден.

Он зашел в первый подвернувшийся ресторанчик. Зал был переполнен рабочими: Фирмен забрел почти к самым докам.

Он сел у стойки и заглянул в меню, повторяя себе, что необходимо все обдумать. Надо должным образом оценить свои поступки, тщательно взвесить…

– Эй, мистер!

Он поднял глаза. На него свирепо уставился лысый, заросший щетиной буфетчик.

– Что?

– Убирайтесь-ка подобру-поздорову.

– Что случилось? – спросил Фирмен, стараясь подавить внезапно охвативший его панический страх.

– Мы тут психов не обслуживаем, – сказал буфетчик. Он ткнул пальцем в сторону настенного прибора, который регистрировал состояние каждого посетителя. Черная стрелка забралась чуть повыше девяти. – Убирайтесь вон.

Фирмен бросил взгляд на других людей у стойки. Они сидели в ряд, одетые в одинаковые коричневые спецовки из грубого холста. Кепки были надвинуты на брови, и каждый, казалось, был всецело погружен в чтение газеты.

– У меня испытательное…

– Убирайтесь, – повторил буфетчик. – По закону я не обязан обслуживать всяких девяточников. Это беспокоит клиентов. Ну же, пошевеливайтесь.

Рабочие по-прежнему сидели чинным рядом, недвижно, не глядя в сторону Фирмена. Фирмен почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо. У него появился внезапный импульс – вдребезги разбить лысый, лоснящийся череп буфетчика, врезаться с ножом мясника в рядок прислушивающихся людей, окропить грязные стены их кровью, крушить, убивать. Но агрессивность – реакция нежелательная и, безусловно, патологичная. Он преодолел нездоровый импульс и вышел на улицу.

Фирмен продолжал прогулку, борясь с желанием пуститься наутек: он ожидал, когда же логика подскажет ему, что делать дальше. Однако мысли все больше путались, и, когда наступили сумерки, Фирмен готов был свалиться от изнеможения.