старики, кланялись со скамеечки старушки, одобрительно посматривали молодицы с авоськами, а он шагал, важный, гордый, по самой середине улицы.

Загудел завод. Механик остановился и сказал Женьке:

— Давай здесь народ переждем, ну его!

Они стали в тень, а мимо повалили заводские — старые, молодые, разные.

Женька повертел головой, выбрал одного, седоватого, подбежал к нему и, кивая в сторону механика, сказал:

— Папаша, минуточку! Вы его знаете?

Седоватый всмотрелся и, как механик ни отворачивался, разглядел его. Хмуро ответил:

— Кто ж его не знает, лодыря!

МАШИНА

Все течет, все меняется: темнее стала река, беспокойнее ветер, задумчивей Женька. Он часто вылезает на высокий берег под низкие облака и глядит на Мишино поле. Там бегает шассик, шагает важный Павлуня, суетятся бабушки.

— Чего ты тут сидишь? — спрашивает Женьку Саныч. — Чего ты высидишь? Иди к Бабкину!

Ушел бы Женька, да совесть не велит. Вот все бы, казалось, ладно выходит у Женьки: работа не пыльная, начальство далеко, никто жить не учит, а тошно. Подойти бы к Бабкину и прямо сказать: «Не могу один, примите в компанию!» Но как вспомнит Женька длинные грядки — так страх берет.

Однажды Женька увидел на Мишином поле народ и машины. Гудел апельсиновый трактор, скобой выпахивая морковку, на дороге выставились первые мешки. «Началось!» — понял Женька и со всех ног побежал к людям.

Видно, дело только налаживалось: скоба подрезала первые грядки, на которых густо валялись оранжевые сосулины с лихой гривой. За трактором шли девчата и парни, одни дергали морковку за хвост и клали ее в кучку, другие рубили вершки, третьи собирали в корзинки сладкие корешки, набивали мешки, забрасывали их на машины.

Видно, работа только расходилась: народ еще много шумел, перебегал с места на место, бузил, и все вокруг хрустели морковкой. Борозда, трава, поливная канава — все засыпано свежей ботвой.

Женька тоже ухватил морковку за хвост и, прополоскав ее в канаве, с азартом откусил. И опять удивился тому, как это получилась морковка сладкой, когда Бабкин выхлестал на поле столько всякой горечи.

— Становись, — сказал ему Бабкин таким тоном, словно Женька никуда и не убегал.

Тот благодарно и торопливо закивал, схватил корзинку, но в эту минуту Павлуня повернулся к нему и заговорил:

— На готовенькое все горазды, а раньше все убегали, раньше не хотели к земле-то, замараться боялись, раньше…

— Стоп! — остановил его Бабкин. — Притормози!

Женька, выпустив корзину, понуро возвратился на свой немилый понтон. Сел на берегу. Понтон не работал — поливать нечего. Саныча не было возле движка — он давно крутился рядом с Бабкиным. Женька остался один. И было ли оно, то золотое поле, или приснилось?.. Назвал ли его тогда парторг по имени-отчеству или послышалось?..

— Чего один сидишь? Пошли обедать!

Женька поднял похудевшую тоскливую мордочку. Наверху широко стоял Бабкин, а чуть позади него — Саныч и Павлуня.

— И сижу! А вам-то что? — по привычке отвечал Женька, поспешно вылезая к ним.

Бабкин протянул ему крепкую руку.

Ребята двинулись вдоль по деревне. Усталые, молчаливые, пыльные. Встречный народ уважительно сторонился, провожая их глазами. Женька невольно пошел таким же развалистым шагом и так же забросил пиджачишко на острое плечо.

Они миновали уже и большие совхозные здания, и маленькие дома, и совсем тощие избенки, брошенные хозяевами Климовки, и пришли на самое дальнее, скрытое за лесной полосой ничейное поле. «А обед?» — подумал Женька, увидев на поле те же корзинки и те же мешки.

Только машина на грядке была новая. Женька видел ее однажды в мастерской: спереди у нее ножи, а позади — барабан.

Возле машины стояли люди: директор, инженеры, Трофим и еще какие-то озабоченные незнакомцы.

— Начнем, пожалуй, — сказал Ефим Борисович, и машина на мягком резиновом ходу двинулась по грядке. Ножи срезали ботву, а лопасти, похожие на железные руки, подгребали к себе землю вместе с морковью и отправляли ее на транспортер и дальше — в барабан. Барабан крутился, очищая морковку от грязи.

— Вот это дело! — сказал Женька. — Это здорово!

— А кто такой корнеплод купит? — ехидно спросил Трофим, поднимая морковку, разрезанную пополам.

И все увидели, что машина работает плохо, она слепо режет ботву то высоко, то низко, то вместе с морковью. Когда машина покалечила половину грядки, ее остановили.

— Руками, видать, надежней, — сказал Трофим.

Но Женька не согласен руками, когда есть техника.

— Нет! — сказал он твердо. — Верить надо в новое!

— Правильно, — поддержал Женьку какой-то незнакомый человек в комбинезоне. — Верить нужно!

— А то! — запальчиво крикнул Женька. — Попробовали бы руками!

Он уже не отходил от машины, гладил ее бока, заглядывал в барабан и больше всего на свете боялся, что люди отзовутся о ней плохо. Он настороженно посмотрел на «опытного седого» Ивана Петрова, который пришел позже всех и не сказал еще ни слова, а только ходил да покачивал головой. Вот он присел на корточки и взглянул вдоль грядки. На него с недоумением смотрели люди. Наконец он поднялся, отряхнул колени и сказал, ни к кому не обращаясь:

— Не пойдет здесь машина. — Остановил движением руки метнувшегося к нему возмущенного Женьку и продолжал: — Здесь не пойдет. Агротехника не та.

Иван указал на поле. И тут все увидели, что, и верно, не было за полем хорошего ухода — бугры да комья, грядки идут волнами.

— А машина хорошая, — с одобрением сказал Петров, и Женька с благодарностью улыбнулся ему. — Тонкая машина! Не для этого поля.

— Лучше у нас нету! — упрямо возразил Трофим.

— Есть! — сказал директор. — У Михаила Степановича!

«Это еще кто такой?» — подумал Бабкин, но Ефим Борисович, выводя его вперед, уже представлял инженерам:

— Знакомьтесь! Бабкин! Михаил Степанович, наш молодой механизатор.

— Поле у него — скатерть, — добавил Иван Петров. — Сам глядел. Ему не в Климовке работать…

— Ну, полегче насчет Климовки, — сказал Трофим и похромал к Варваре.

А Бабкина взял под локоток заводской конструктор и, отведя в сторону, сказал:

— Очень приятно, товарищ Бабкин. Моя фамилия Перов. Я эту машину довожу со своей группой.

Конструктор Перов был молодой, белобрысый и худенький, он сразу понравился Бабкину, и Бабкин с удовольствием ответил:

— И мне очень приятно.

«И шут с ним, с обедом! — решительно подумал Женька. — Зато такая техника!» И он пожалел, что комбайна не было тогда, когда он маялся на грядках.

Обеда не было, не было и ужина. Вместо ужина Бабкин и молодой конструктор Перов потащили в мастерскую заваривать какую-то лопнувшую штуковину.

— Ну, что ты с нами маешься? — сказал Саныч Женьке. — Вон домик — поспи.