На следующий день в 8 утра поехал в Кремль. Пропустили, как всегда, без задержки. Через полчаса зашел к Г. Янаеву, кабинет которого находился метрах в тридцати от моего. Спросил:

– Ты что, в своем уме?

Янаев был растерян.

– Если бы отказался, как тогда в апреле (?!), – ответил он, – то… – и выразительно указательным пальцем постучал по лбу. – Что делать сейчас?

– Пойди и выступи по телевидению, отказавшись от ГКЧП.

– Женя, поверь, все уладится. Михаил Сергеевич вернется, и мы будем работать вместе.

– Что-то не верится. Нужно немедленно убрать танки с улиц Москвы, – сказал я.

Создалось впечатление – да так и было на самом деле, – что Янаев, объявленный ГКЧП исполняющим обязанности президента, то есть первым лицом в государстве, был далеко не «первой скрипкой» заговора и искренне хотел, чтобы все случившееся оказалось дурным сном. Может быть, ему становилось легче от постоянного в то время общения с бутылкой?

Николай Шишлин в споре со мной оказался прав. Путчисты не продержались и трех дней.

Подробно говорить о том, как это произошло, нет смысла – основные события хорошо известны. Сорвать заговор удалось только потому, что страна уже стала другой. Заслуга в первую очередь принадлежала населению Москвы, Ленинграда, России. Большую роль сыграло личное мужество Ельцина. Проявилась, к счастью, и полная бездарность руководителей путча.

Закончился период, в котором существовали «диссиденты в системе», и теперь система становилась другой, и диссиденты появились иные.

Через некоторое время после подавления путча моя судьба вновь изменилась – стал главой внешней разведки сначала Советского Союза, а после распада СССР – России. Можно ли считать это случайностью? И да и нет.

Инициатором моего перехода в разведку был В. Бакатин. Вместе с ним я работал в составе Совета безопасности. Оба выступили против переворота, устроенного ГКЧП. 20 августа утром ко мне приехал А.И. Вольский – руководитель влиятельного Промышленного союза, бывший помощник Ю.В. Андропова и мой старый добрый товарищ. Настроения в отношении путча у нас были одинаковыми. Вольский подал идею мне вместе с Бакатиным выступить с заявлением. Тут же договорились с Вадимом, и в 11.30 по каналам Интерфакса, а затем многократно по радио «Эхо Москвы» было передано за нашими двумя подписями следующее:

«Считаем антиконституционным введение чрезвычайного положения и передачу власти в стране группе лиц. По имеющимся у нас данным, президент СССР М.С. Горбачев здоров.

Ответственность, лежащая на нас как на членах Совета безопасности, обязывает потребовать незамедлительно вывести с улиц городов бронетехнику, сделать все, чтобы не допустить кровопролития. Мы также требуем гарантировать личную безопасность М.С. Горбачева, дать возможность ему незамедлительно выступить публично».

21 августа давали пресс-конференцию в помещении Промышленного союза, когда туда позвонил И. Силаев – председатель Совета министров РСФСР – и спросил, согласны ли мы с Бакатиным полететь вместе с российской группой в Форос. Сразу же ответили утвердительно, но все-таки я решил спросить по телефону мнение Б.Н. Ельцина. Он без всяких колебаний подтвердил предложение Силаева.

Нужно было спешить. В Крым уже вылетела группа, принимавшая участие в ГКЧП, и некоторые считали, что они могут посадить на борт Горбачева и увезти в неизвестном направлении. Сразу же выехали на аэродром Внуково-1. По дороге миновали уходящие из Москвы танки – поступил приказ из Министерства обороны, фактически означавший конец попыток заговорщиков решить вопрос силой. Дорога повреждена, грязь, машины заносило. В первой ехали В. Бакатин и Н. Столяров[14], во второй – я. Уже «под парами» стоял Ту-134. Нас окружили кольцом офицеры, потому что самолет штурмовала группа корреспондентов, которые требовали взять и их, но из переполненного самолета пришлось даже высадить несколько охранников.

На борту уже были И. Силаев, А. Руцкой, Н. Федоров, министр юстиции РСФСР, и группа омоновцев, в гражданской одежде, с автоматами. С нами также летели поверенный в делах Франции, несколько иностранных журналистов, корреспонденты «Известий», «Комсомольской правды», телевидения.

В самолете я предложил сделать старшим А. Руцкого. Во-первых, он единственный из нас был военным. Во-вторых, под мышкой у него на ремне висела кобура со стечкиным. В-третьих, слишком много было претендующих на начальство.

Поднялись в воздух и не знали, куда садиться. Нам сообщили, что база «Бальбек», находящаяся вблизи дачи Горбачева в Форосе, не принимает – на летную полосу выкатили самолет. Позже узнали, что командующий Черноморским флотом дал команду сбить нас на подлете, а когда все-таки расчистили посадочную полосу и разрешили посадку на «Бальбек» – стрелять на поражение. Но обо всем этом узнали позже. А в самолете Руцкой распорядился: «Первые высадятся автоматчики, они образуют каре, внутри которого расположимся мы».

На военной базе «Бальбек», куда приземлились часов в восемь вечера, было подозрительно тихо. Ни души. К этому моменту Горбачеву – это тоже выяснилось позже – восстановили связь, и он дал команду о беспрепятственной посадке нашего самолета. Сразу же на двух машинах Силаев, Руцкой, Бакатин и я (по два автоматчика сидели рядом с водителями) выехали в Форос на так называемый объект «Заря». Горбачев и его семья были рады встрече. В Москву вернулись вместе.

Через несколько дней, по согласованию Горбачева и Ельцина, Бакатин стал председателем КГБ. Спустя некоторое время он мне и предложил, как я уже писал, возглавить внешнюю разведку – причем тогда уже было достоверно известно, что она выделяется в самостоятельную службу.

Вначале я настолько не был готов к такой крутой перемене в своей жизни, что вообще несерьезно отнесся к этому предложению. Начисто забыл о нем во время сентябрьской поездки по Ближнему Востоку, куда полетел с большой группой представителей союзных и российских органов власти, дабы получить столь необходимые стране кредиты. Нам тогда это неплохо удалось сделать – сумма полученных только несвязанных займов составила более 3 млрд долларов.

Прилетел в Москву окрыленный успехом. Во время поездок в Саудовскую Аравию, Кувейт, Арабские Эмираты, Египет, Иран, Турцию в полной мере использовал и свои связи, но главное, конечно, было не в них, а в высоком авторитете нашей страны в арабском мире. Однако для личного доклада меня никто не вызывал. Позвонил по телефону Горбачев и, не спросив ни слова о результатах поездки, предложил в условиях ликвидации Совета безопасности стать его советником по внешнеэкономическим вопросам. Я понимал, что мне «подыскивается место». Может быть, сказалась в какой-то степени и обида – предложение делалось как бы мимоходом, по телефону. Так или иначе, я ответил: