— Вы все правильно понимаете. Но иногда надо дать и послабление возрасту, авторитету. Вы командуйте, но рулить буду я…

— Ради бога! На здоровье. Но только не под забором!

— Вот народ! Слова не скажи, уже подхватили.

— Пал Палыч, уже весь полк повторяет!

Санников засмеялся своим негромким заразительным смехом, отмахиваясь от меня руками. Мы выпили теплой крепкой жидкости, запив ее холодным вином. Лапша была горячей, соус — острым, и надо было изловчиться, чтобы отправить в рот пряди этой обжигающей снеди…

— Кстати, о заборах… — Санников сделал передышку, воткнув ложку в лапшу. — По сути, мы с тобой сидим у самого дальнего забора Союза. И этого нам оказалось мало. Мне кажется, с этой войной восточный люд проснется у себя во дворе и станет сооружать собственные заборы и поглядывать из-за них на наши территории.

— Я тоже об этом думал. Поэтому лучше всего налить в стакан еще, чтобы голова стала чистой.

— Стеклянной?

— Да…

— Давай, Леня, за наши хрустальные головы!

— За нас.

До чего же вкусен этот лагман! Не зря на Востоке приготовлением пищи занят мужчина, как правило, молодой. Здесь требуется не только терпение, но и сноровка…

Рубашки у нас становятся совсем мокрыми, и легкое дуновение от больших пропеллеров под потолком едва освежает лицо. Наше тело — потогонный куб. Казалось, все выпитое мгновенно находит выход через поры на коже. Паша берет на себя инициативу и тащит еще одну бутылку «Белого аиста».

— А этот земляк как залетел сюда?

— Известно как, он — с крылышками…

Постепенно мы с Пал Палычем продвигаемся к черте, за которой наступает согласие с вечно враждебным миром, агрессивность которого надо преодолевать каждодневно.

Это похоже на полет: все сомнения, все страхи — позади, и только захватывающее мгновение — с тобой, и оно, это мгновение, повторится снова и будет повторяться до тех пор, пока мы живы…

Коньяк — солнечный янтарный электролит, наполняющий нас, заставляет мои заряды разбегаться по своим полюсам. Вся беда в том, что если превысить дозу — тело сгорит в жидком пламени…

— Паша, кончай ночевать, — тереблю я Санникова за плечо и прячу начатую бутылку в пакет. Его голова начинает делать опасные клевки в сторону недоеденного лагмана. Я сую ему часы к носу:

— Нас ждет аэропорт!

Пал Палыч резво подхватывается, его сонливость мгновенно исчезает.

— Все, все… Вперед, Дрозд.

Такси останавливается с визгом тормозов, едва мы показываемся на тротуаре.

— Куда, командир? — Этих ребят нашей одеждой в заблуждение не введешь…

— Аэропорт.

— Поехали! Чеки есть, товар есть?

— Нет, ничего нет.

— Эй, командир, так не бывает. Деньги хоть есть, взял с собой? А то скажешь, и денег нет… Очки у тебя красивые.

— Бери, дарю.

— Да ты что?! Вай, вай… какой хороший человек. Что надо сделать для тебя?

— Пока доставь, а там посмотрим.

«Феличита!» — несется из динамиков голос Альбано. Итальянцы в Ташкенте — в ходу. Мы несемся по улицам, возведенным после землетрясения братскими городами Союза, и теперь уже Тото Кутуньо поет «Итальяно бэро».

— Надо купить цветов, — подсказывает Санников, веки у него смежаются — лишь бы не уснул.

— Купим в аэропорту…

В аэропорту солнце палит нещадно. Это не в кафешке сидеть под тенью чинар. Золотые стрелы больно ударяют по затылку, размягчают землю и делают ноги ватными… Цветов на продажу не видно, Санников ругается:

— А, черт, не могу же я свою боевую подругу встречать без цветов…

Мы залезаем на клумбу и, стараясь выбирать самые красивые, ломаем розы.

— Подожди, сейчас нож посмотрю, — суетится Пал Палыч, мы распрямляемся — перед нами милиционер.

— Что вы делаете, товарищи летчики?

— А вы организуйте продажу, — наскакивает Санников.

— Да ради бога, пройдите за угол — там цветов сколько угодно и каких угодно…

Нам краснеть не надо, мы и так пунцовые. Извиняемся, предлагаем штрафные деньги. Но милиционер-узбек деньги брать наотрез отказывается. Я еще раз приношу ему наше «нижайшее», жму руку и спрашиваю: «А как узнал, что мы — летчики?» Отвечает: «Все сверху видишь, под носом найти не можешь. На днях тут рвали с клумбы, и тоже — летчики…»

Мы с Пашей выбираем диспозицию. Он говорит: «Давай сядем на выходе, в теньке. Как только объявят посадку, пойдем в секцию прибытия». До посадки самолета остается тридцать минут. С огромным букетом алых роз мы сидим на мраморном обрамлении фундамента рядом с выходом. Здесь тень, обдувает ветерком. Из репродукторов многоголосое эхо разносит приторный голосочек дикторши: «Рейс номер… прибывает из Москвы». Запах розового масла кружит голову, мельтешит разномастный, разноязыкий люд, покупает воду, мороженое, плюется семечками… Круженье ног, обутых в туфли, сандалии… Хоровод пестрых картинок в саду из чайных роз… Паша приложил голову ко мне на плечо, я откинулся к стенке… Проходит какое-то мгновение суетливого гомона, свидетеля непрекращающейся жизни, отдаленной от этого запаха — дивного розового амбре…

Неожиданно я открыл глаза. Рядом — женщина с двумя чемоданами. Она плакала. Я бросил цветы Паше на колени, подошел: «Что случилось? Может, помочь?»

— Случилось то, что случилось, — ответила она, и слезы ее мигом просохли. — Мне, кажется, повезло — я нашла вас.

Только теперь до меня дошло, перед нами — Надежда, жена Санникова.

— Может быть, пусть поспит? Я уже минут пятнадцать тут стою. Вы такие лапочки…

Пашино пробуждение было ужасным. Я скромно отвернулся.

Можно было только удивляться: таксист, которому я заплатил сверх счетчика, еще ждал нас, на его носу красовались подаренные мной очки.

Наше утраченное самолюбие было восстановлено в гостинице: нас ожидал стол выше всяких похвал.

Здесь было все: золотистые персики, ароматные дыни, арбузы, виноград, шампанское…

Нас могут заслать куда угодно, но кто сможет запретить устроить для себя маленький праздник?

* * *

«Все прекрасно пам-парам… Все отлично бум-бу-рум… распрекрасно там-тарам…» — пел я песню на тарабарском языке.

Повторив придуманный куплет, я присоединил к нему несколько слов из припева известной песни: «Там, за горизонтом, там, за горизонтом, там-тарам, парурам…» — и подумал, что в жизни всегда есть где-то бесконечно далекое, то, чего мы всегда ждем, — там, за горизонтом… Но неожиданно слетает откуда-то сверху белокрылая птица, и ты, переполненный янтарным солнечным веществом, плещешься, как голубь в песке… Купаешься в этом свете, брызгами бьющем через занавески, слышишь песню птиц за окном и начинаешь понимать: не надо ждать ничего, все прекрасное — в этом чудесном мгновении, в этой тарабарской радости… А завтра? Завтра будет не скоро…