связь всегда непросто. Зачастую возникают ожесточенные споры относительно возможных причин и необходимых мер. Стюарт была убеждена, что при появлении тревожных признаков необходимо действовать, невзирая на неизбежную неопределенность. «Фокус в том, чтобы максимально точно угадать толщину льда, когда переходишь по нему озеро, – объясняла она. – Нужно правильно оценить весомость доказательств, зная, что эта оценка будет меняться при появлении новых наблюдений»[216].

Когда Христакис и Фаулер стали изучать социальное заражение, они планировали начать работу с чистого листа. Идея заключалась в том, чтобы набрать 1000 добровольцев, каждый из которых сообщит имена пяти знакомых, а затем каждый из этих знакомых назовет пять своих контактов. В целом планировалось отслеживать поведение 31 тысячи человек на протяжении нескольких лет. Такое масштабное исследование обошлось бы примерно в 30 миллионов долларов[217].

Изучая варианты, Христакис и Фаулер связались с авторами долгосрочного исследования сердечно-сосудистого здоровья жителей Фрамингема, поскольку первую тысячу добровольцев проще было набрать из числа участников текущего проекта. Когда Христакис встретился с координатором проекта Мариан Беллвуд, она сказала, что у них есть анкеты с данными каждого участника. Чтобы не терять с ними контакт, исследователи просили указать в анкете родственников, друзей и коллег. Выяснилось, что многие из этих людей тоже участвовали в исследовании, а значит, данные об их состоянии здоровья также регистрировались.

Христакис был потрясен. Вместо того чтобы искать абсолютно новый набор социальных контактов, они могли собрать социальную сеть из участников исследования во Фрамингеме. «Я позвонил Джеймсу прямо с парковки и сказал: “Ты не поверишь!”» – вспоминал Христакис. Оставалась одна загвоздка: нужно было просмотреть двенадцать тысяч имен и пятьдесят тысяч адресов, чтобы выявить существующие связи. «Нам пришлось разбирать почерк каждого, – рассказал Христакис. – На то, чтобы компьютеризировать обработку данных, ушло два года».

Изначально исследователи намеревались проанализировать распространение курения, но затем решили, что удобнее будет начать с ожирения. Если в случае с курением ученым пришлось бы полагаться лишь на слова участников, то ожирение можно было наблюдать своими глазами. «Такого еще никто не предпринимал, и поэтому мы хотели начать с показателя, который можно объективно измерить», – объяснял Христакис.

Следующей задачей было оценить, распространяется ли ожирение по сети социальных связей. Для этого предстояло решить проблему отражения и отделить потенциальное заражение от факторов гомофилии и общей среды. Чтобы исключить эффект гомофилии, исследователи предусмотрели в своем анализе временной интервал: если ожирение действительно распространяется от человека к его друзьям, то эти друзья не должны были набрать избыточный вес раньше него. Исключить факторы среды оказалось сложнее, но Христакис и Фаулер попытались учесть для этого направление дружеских связей. Предположим, в анкете я включил вас в число своих друзей, а вы меня – нет. Это означает, что вы влияете на меня сильнее, чем я на вас. Но если в реальности на нас воздействует один и тот же средовой фактор – например, недавно открывшийся ресторан фастфуда, – то направление дружеских связей не должно влиять на то, кто из нас наберет лишний вес. Христакис и Фаулер нашли подтверждения тому, что направление связей все же играет свою роль – то есть ожирение может быть заразным.

Когда результаты исследования были опубликованы, они подверглись резкой критике со стороны ряда ученых. Возражения сводились в основном к двум важным моментам. Во-первых, статистические данные выглядели недостаточно убедительно: результаты, указывавшие на заразность ожирения, были не такими однозначными, какие требуются, скажем, при клинических испытаниях нового лекарства. Во-вторых, методы Христакиса и Фаулера не позволяли полностью исключить другие объяснения. Теоретически вполне можно было представить себе ситуацию, в которой те же закономерности объяснялись бы влиянием гомофилии и общей среды.

На мой взгляд, оба критических замечания разумны. Но это не значит, что исследование было бесполезно. Комментируя споры вокруг первых статей Христакиса и Фаулера, статистик Том Снайдерс заметил, что, несмотря на недостатки этих исследований, они все равно важны, поскольку открывают новый подход к научному анализу социального заражения: «Браво воображению и смелости Ника Христакиса и Джеймса Фаулера»[218].

За десять лет, прошедших после публикации Христакисом и Фаулером предварительного анализа данных из Фрамингема, были выявлены и другие примеры социального заражения. Несколько групп исследователей также показали, что ожирение, курение и счастье могут быть заразительными. Как мы уже знаем, социальное заражение изучать очень трудно, но теперь стало гораздо понятнее, как распространяются разные явления.

Теперь ученым предстояло сделать следующий шаг. Если поведением можно заразиться, это значит, что его репродуктивное число больше нуля: какая-то передача происходит, но мы не знаем, каковы ее масштабы. Конечно, информация о возможности заражения полезна сама по себе, поскольку показывает, что мы должны учитывать этот фактор. С нею мы понимаем, что какой-то тип поведения может распространяться, хотя и не можем спрогнозировать масштаб вспышки. Но если правительства и другие организации хотят заняться проблемами здоровья, которые могут распространяться путем социального заражения, им нужно больше знать об истинных масштабах такого заражения и о возможной эффективности тех или иных мер. Если кто-то из группы друзей набрал лишний вес, насколько сильно это повлияет на остальных? Если вы станете счастливее, насколько повысится уровень счастья в кругу ваших знакомых? Христакис и Фаулер признавали, что точно оценить масштаб социального заражения очень сложно. Более того, при изучении этих вопросов часто приходится пользоваться неточными данными и методами. Но по мере появления новых наборов данных, по их словам, другие исследователи смогут опираться на уже проведенный анализ и давать все более точные оценки социального заражения.

Изучая потенциально заразное поведение, ученые также выявили несколько важных различий между биологическими и социальными вспышками. В 1970-х годах социолог Марк Грановеттер предположил, что информация лучше распространяется через знакомых, а не через близких друзей. Причина в том, что у близких друзей много общих связей, что делает передачу информации излишней: «Если кто-то пустит слух среди всех своих близких друзей, а они, в свою очередь, сделают то же самое, то многие услышат эту историю по второму и третьему разу: ведь у людей, связанных прочными узами, обычно много общих друзей». Грановеттер указывал на важную роль просто знакомых, называя это «силой слабых связей»: если вам нужна новая информация, вы с большей вероятностью получите ее от случайного знакомого, а не от близкого друга[219].

Эти дальние связи занимают важное место в науке о сетях. Как мы уже видели, связи типа «мир тесен» помогают биологическому и финансовому заражению проникать из одной части сети в другую. А иногда эти связи даже спасают жизни. В медицине давно известен такой парадокс: