Волк отошел от меня к водопаду, уставился на водяную завесу.

– Не хочу, чтобы ты видела меня таким, – мрачно сказал он.

Я села рядом с ним, осторожно положила руку на спину. Вода лилась, журчала, роняла крошечные капельки на шкуру волка и на мои ресницы. Эти капельки искрились словно бриллианты.

– Для меня это не важно, – сказала я.

– Для меня важно, – ответил он. Я невольно подняла руку, чтобы провести пальцами по неровным шрамам на своем лице.

Я тоже все помнила, все понимала, но сейчас мне было жаль волка как никогда. Я думала о часах в комнате с подвесками, отсчитывающих остаток его жизни. Меня охватило чувство вины за то, что так до сих пор и не попыталась найти способ спасти его.

– Тебе стоит пойти со мной в библиотеку, – предложила я. – До обеда еще есть время. Можем отправиться куда-нибудь на вечеринку и набросать гостям лягушек в тарелки с супом. Напугаем их всех – потеха!

В ответ волк то ли вздохнул, то ли хихикнул, трудно было понять.

– Знаешь, я не люблю читать, – ответил он.

– Но ты же бывал в библиотеке, не так ли? Она совсем не похожа на обычную библиотеку. Эти зеркальные книги, они…

– В библиотеке я бывал, – перебил меня волк, – но в ней ничего для меня подходящего нет.

– Ты просто еще не нашел правильную историю. Я могу тебе помочь!

Я обняла волка за шею, словно собираясь тащить его с собой в библиотеку, но он резко стряхнул мои руки и ответил, неожиданно напрягшись.

– Я не желаю читать, госпожа. Увидимся за ужином, – он поднял голову, резко пролаял: «Комната дождя!» и тут же скрылся в появившейся перед ним двери на стене грота.

Я осталась одна и долго, с необъяснимой, щемящей сердце печалью следила за солнцем по ту сторону водопада.

На ужин волк не явился. Я поела одна. В одиночестве отправилась к своей спальне, запирая по дороге в клетки золотых птиц и угощая их крошками с ладони.

Волк зашел в спальню, скрипнув дверью, когда я уже лежала под одеялом и погасила лампу. Он быстро прошел, щелкая когтями по полу, и улегся на своей половине кровати – жалобно скрипнули под тяжестью его могучего тела пружины.

В темноте одна за другой пролетали и гасли минуты, и я, наконец, сказала:

– Я не хотела тебя обидеть.

Он не отвечал так долго, что я уже перестала ждать, но затем коротко проворчал.

– Ты меня не обидела.

– Волк?

– Что, Эхо?

Я скомкала в руке край одеяла, прислушалась к его дыханию.

– Я хочу, чтобы ты позволил мне помочь тебе.

– Ты и так хорошо мне помогаешь. Я уже много лет не видел дом в таком отличном состоянии, как сейчас.

– Я не об этом. Я хочу помочь так, чтобы этот год не оказался твоим последним в жизни.

Волк долго шуршал, царапая простыни своей жесткой шерстью.

– Ты не можешь мне помочь, Эхо, – ответил он, наконец. – Мне никто не может помочь.

– Но…

– Спи, – отрезал он.

Я послушно закрыла глаза, но сон еще очень долго не шел ко мне.

За пределами нашего странного дома весна сменилась летом. Год перевалил за середину. Он закончится, и обещание, которое я дала волку, будет выполнено. Должна признаться, что вспоминать об этом было неприятно. Я была не готова думать о будущем, а потому просто постаралась запрятать эти мысли как можно дальше – в самый темный уголок разума. Я еще старательнее стала заниматься музыкой, читать зеркальные книги и присматривать за домом.

Однажды я ушла в «Музыканта императрицы» поиграть на клавесине, а когда подняла голову, увидела прислонившегося к дверному косяку Хэла.

Он вздрогнул, поняв, что я его заметила. Мы дружно моргнули и какое-то время только молчали, глядя друг на друга. Одет Хэл был довольно просто – серые брюки и свободная белая рубашка с вышитым воротом.

В тот день я пыталась разобрать третью часть фуги Беренда, более или менее справившись до этого с первыми двумя частями. Я была рада увидеть Хэла, однако сильно смутилась оттого, что он слышал мою неловкую игру.

Хэл вышел из замешательства раньше, чем я. Он заговорил, направляясь ко мне со сложенными на груди руками:

– Знаешь, можно было бы найти инструмент и получше. Я мог бы подсказать сотни зеркальных книг, в которых без дела простаивают где-нибудь в задних комнатах превосходные рояли.

– Спасибо, но я предпочитаю клавесин, – слегка обиженно откликнулась я, выпрямляясь на своем стульчике.

Хэл усмехнулся, небрежно взял на клавесине несколько высоких нот и как бы между делом заметил.

– Ты говоришь так потому, что прочитала где-нибудь о Беренде, который изначально сочинял пьесы именно для клавесина. Но ты явно не до конца разобралась в этой теме.

– Прости! – я резко опустила крышку, заставив Хэла поспешно отдернуть руку, чтобы не отдавить ему пальцы.

Впрочем, улыбаться Хэл даже после этого не перестал. Он остался таким же невозмутимым, как и всегда.

Я встала со стульчика и подошла к окну. Оттуда открывался широкий вид на дворцовый сад. За живой изгородью мелькнул край платья императрицы и элегантный башмак, принадлежавший, как я знала, ее никчемному музыканту. Знаете, я была очень рада, что никогда не просматривала эту зеркальную книгу до конца.

Хэл, зевая, подошел к окну, лениво плюхнулся на диванчик и продолжил, вяло вытянув перед собой ноги.

– Свои пьесы Беренд сочинял для клавесина, это правда. Но дело в том, что при его жизни фортепиано только-только начали появляться, и качество первых инструментов оставляло желать лучшего. Однако многие специалисты считают, что если бы Беренд жил сейчас, то писал бы для рояля, моментально отказавшись от клавесина.

Я сердито смотрела на Хэла, но молчала, потому что нечего было возразить. О Беренде я знала в основном со слов волка, да еще читала краткие биографии на последней странице нотных сборников. Была еще зеркальная книга о романе Беренда с той дочерью художника, но это уж совсем нелепо. Будь в моем распоряжении обычная, а не зеркальная библиотека, где можно найти и прочитать книги по истории музыки, я бы ответила Хэлу, а так…

– Мне нравится звук клавесина, – с деланым безразличием пожала я плечами.

– Звук интересный, не спорю, – улыбнулся Хэл.

Я смотрела на него и думала: почему же так обрадовалась, увидев его, если он раздражает меня?

– В последнее время я нигде не встречала тебя, – должна признаться, что эти слова прозвучали довольно резко.