— Звонит доктор!

— Наконец! — Паркер сорвался с места и вышел.

Алекс остался один. Отвел взгляд от места, на котором все еще стояло кресло Айона. Пятно на ковре становилось все темнее.

Дверь открылась.

— Есть результаты! — сказал Паркер. — Он убит тремя ударами этого хирургического ножа…

— Тремя? — Алекс потер лоб. — Все-таки… О Боже!..

— Да. Тремя. Смерть наступила сразу. Сердце пробито дважды. Третий, последний удар был уже совершенно лишним. Обильное кровотечение. Поэтому большое кровавое пятно. А убит не ранее 10.30 и не позднее 11.15.

Он сел.

— Как это? — Алекс сорвался с места. — Ведь в час, когда я спустился, убийца был здесь и…

Паркер развел руками.

— Он не ошибается, наш дорогой эскулап. Его можно во многом обвинить. В Ярде поговаривают, что он слишком много пьет. Но никогда не ошибается. Мы должны исходить из его слов.

— Но ведь я разговаривал с Айоном в 10.30!

— Нет. Ты мне сказал, что часы пробили, когда ты поднялся наверх. А разговаривал с ним минутой раньше. Он мог погибнуть в течение сорока пяти минут, в течение каждой из этих минут.

— А тот человек? Тот, который меня… — Алекс дотронулся до головы.

— Мы еще многое должны узнать. Подождем результатов дактилоскопии. Это продлится подольше, потому что они очень тщательно делают увеличение снимков. Но все придет. Слишком уж много следов, чтобы мы не смогли найти верный путь.

Джо сел. Паркер заглянул в свой блокнот.

— Может, пока допросим тех, кто наименее подозреваем, а вернее говоря, вне подозрений. Ты можешь предположить, что старый Мэлэчи мог, не теоретически, а на деле, подойти к Айону сзади и ударить хирургическим ножом в спину? Три раза? А потом спокойно вернуться на порог дома и ждать, пока все выяснится и обвинят кого-то другого вместо него?

— Абсурд! — Алекс затряс головой. — Мэлэчи не мог этого сделать, и можешь его спокойно вычеркнуть из своего списка. Зачем ему убивать Айона, которого он любил и с семьей которого был связан со своего рождения? Ведь это не слуга, и не повар, а настоящий друг трех поколений Драммондов. Кстати, это вообще невозможно. Не такое убийство и не так. И потом… — он показал на лежавшие на столе предметы: — Откуда он мог взять ланцет и подвеску? Разве что Люси Спарроу потеряла их где-то… Если бы ты видел его слезы…

— Хорошо. Ты прав. Даже без тех доказательств я знаю и ты знаешь, что Мэлэчи Ленехэн этого не сделал. Именно поэтому я и хочу его допросить. Джонс!

— Да, шеф. — Круглое лицо выскочило из-за двери, словно было укреплено там на пружине.

— Приведи сюда Мэлэчи Ленехэна, старого садовника.

— Слушаюсь, шеф!

Они молча ждали. Через несколько минут Джонс показался снова.

— Уже здесь, шеф!

— Попроси его зайти.

Мэлэчи Ленехэн вошел в комнату сгорбившись, но тотчас выпрямился и приблизился ровным, спокойным шагом к столику.

— Садитесь, дядюшка, — предложил Паркер и указал ему на третье, не занятое кресло.

Садовник сел. Осмотрелся, но не сказал ни слова, хотя наверняка увидел разбросанные по столу коробочки с крючками. Остановил взгляд на Паркере.

— Айон мертв, — сказал Паркер так тепло, что Алекс удивился. — Все мы, находящиеся здесь, были его друзьями. Я говорю о настоящих друзьях, которых у человека мало. Сейчас он умер. Его убили, хотя вряд ли в его жизни случилось нечто такое, что заслуживало бы столь ужасной мести. Убийца — не кто-то обиженный, решивший восстановить справедливость, для чего у него не было иного способа. Хотя это тоже было бы преступлением — человек не имеет права карать смертью другого человека. Однако в том случае мы могли бы думать, что убитого постигла заслуженная кара, хотя убийца и должен понести наказание. Мы знаем, что это не так. Убили лучшего, достойнейшего из людей. И мы должны узнать, кто это сделал. Должны найти убийцу не только потому, что Айон Драммонд был нам близок и мы уважали и любили его, как брата, но и потому, что зло должно караться, а добро — побеждать. Здесь мы имеем дело с большим злом. Я уверен, что Айон Драммонд убит только потому, что смерть его была кому-то нужна. Мы еще не знаем кому. Именно это мы должны выяснить, собрать доказательства и схватить убийцу.

— Так и нужно сделать… — Мэлэчи покивал седой головой.

— Сейчас, дядюшка, постарайтесь набраться терпения и расскажите нам, как прошел вчерашний день. По порядку и не пропуская ни малейшей подробности.

— Я встал рано… и отправился на рыбалку с мистером Гастингсом. Ловили долго, до обеда. Мистер Гастингс поймал хорошую рыбу. Потом вернулись. Вместе с ним обрабатывали ее… голову, значит, потому что он хочет ее забрать…

— А как ловили? — спросил Паркер. — На крючок?

Алекс посмотрел на него с удивлением, а потом прикусил губу.

— Нет. Он ловит не так, как я или Айон… Они там, в Америке, любят ловить гарпунами со сжатым воздухом, как из пистолета… Выстрелил и попал в нее, когда она оказалась у поверхности. А потом она тянула нас, потому что к гарпуну прикреплена леска, которая разматывается, когда рыба уходит. Таскала нас туда и обратно по морю, но в конце концов ослабла. Тогда мистер Гастингс наклонился из лодки и ударил ее обычным гарпуном. Пробил ее насквозь… В самое сердце попал… Это был прекрасный удар.

— Хорошо… — Паркер сделал какую-то пометку в своем блокноте. — После возвращения и обработки головы что было?

— Я немного вздремнул. Потом пошел в парк. Из Мэлисборо два раза в неделю мне в помощь приезжает молодой парень. Удаляет на деревьях сухие ветки, вместе со мной подрезает живую изгородь. Летом много работы, потому что все постоянно растет. Потом работал у роз, потом ходил смотреть на привитое дерево у ворот. Там увидел тех двоих, что живут в палатке. Они обходили парк издалека, полями. Они все время там шатаются. Но вы сказали, что это ваши люди, поэтому я не обращал на них внимания. Ну а позже пришел на кухню ужинать, после ужина был с собаками. Днем они закрыты за оградой у моего дома. Накормил их, затем вернулся к себе, к этой рыбьей голове. Немного повозился с ней, сегодня утром она должна быть готова. В конце дня взял собак и пошел в парк. Там встретил мистера Алекса. Мы поговорили с минутку, и мистер Алекс ушел. Позже, перед одиннадцатью, ко мне вышел Айон.

— Что? — переспросил Паркер. — Перед одиннадцатью?

— Ну, тогда было без пятнадцати одиннадцать… Когда я разговаривал с ним, часы на башне