— Я должна напомнить вам, — наконец обрела дар речи настоятельница, — что в вашем положении вопросов не задают. Лишь чистосердечное раскаяние, смирение и покорность могут смягчить вашу участь. Можете идти.

— Благодарю вас, — с достоинством ответила Эллена, поклонившись. — Мне остается лишь уповать на милосердие моих притеснителей.

Понимая, что дальнейшие протесты бесполезны и даже унизительны, девушка подчинилась своей участи, твердо решив даже в страданиях, если они ей суждены, никогда не терять достоинства.

Уже знакомая монахиня с недобрым лицом провела ее через трапезную, где собрались монахини после вечерней молитвы. Поймав на себе их настороженные изучающие взгляды, заметив улыбки и слыша оживленное перешептывание, Эллена с горечью поняла, что вызывает не только простое любопытство, но и подозрение. Она едва ли может рассчитывать на сострадание и доброжелательность тех, кто, вознеся в храме вечернюю молитву Господу, не очистился от недоброго чувства злорадства при виде чужого горя и унижения.

Крохотная каморка, в которую монахиня провела Эллену, скорее напоминала тюремную камеру, чем монастырскую келью. Небольшое оконце было забрано железной решеткой, на полу лежал матрац, из мебели были лишь стул и небольшой столик, на котором стояло распятие, а рядом легкий молитвенник. Эллена, оглядев стены своего нового жилища, с трудом подавила в себе вздох отчаяния. Ее жизнь внезапно и разительно изменилась. Винченцо далеко и, возможно, никогда не узнает, где она. Слезы душили ее, но она сдержала их, ибо тут же вспомнила о маркизе ди Вивальди. Ее одну она считала теперь повинной во всех несчастьях, столь неожиданно обрушившихся на нее. Вопреки заверениям тетушки, семья Вивальди не пожелала знаться с ней. При мысли, что ее так грубо и жестоко отвергли, все восставало в Эллене. Она корила себя за то, что уступила уговорам тетушки и Винченцо. Она не должна была соглашаться на тайное обручение. Ей не нужны ни почести, ни привилегии этого брачного союза, если они достаются такой ценой. С гордостью думала она о своем скромном труде, обеспечивавшем им с тетушкой независимое и достойное существование; уверенность в своей полной невиновности внезапно уступила место раскаянию.

«Возможно, мать настоятельница была не так уж несправедлива ко мне, — горько сокрушалась Эллена. — Я заслуживаю наказания, осмелившись вступить в брак с Винченцо против воли его родителей. Но все еще можно поправить, можно сохранить и свою независимость, и честь, навсегда отказавшись от Винченцо. Но как смогу я сделать это! Неужели я отрекусь от того, кто так любит меня, обреку и его на страдания? Того, о ком я не могу вспомнить без слез, кому дала обет верности перед Богом по совету и воле моей дорогой тетушки накануне ее смерти! Справедливо ли это будет, возможно ли поступить так? Могу ли я сделать моего возлюбленного несчастным в угоду предрассудкам его семьи?»

Бедная Эллена была в полном смятении. Мысль об отказе от брака с Винченцо казалась столь невозможной, что она тут же прогнала ее, но, вспомнив о его семье, она подумала, что и сама не согласится стать членом ее против воли родителей Винченцо. Мысленно она готова была даже посетовать на бедную тетушку, чья доверчивость была повинна в ее несчастьях, но Эллена слишком любила покойницу, так что тут же пристыдила себя за такие мысли, теперь ей оставалось лишь терпеливо сносить невзгоды, раз так случилось. Она также прогнала мысль о том, чтобы пожертвовать любовью Винченцо ради обретения свободы, или же, если ему вдруг удастся отыскать и освободить ее, потом гордо отвергнуть его. Но чем больше она думала о том, что ему никогда не найти ее, тем больше понимала, как боится потерять его. Она поняла, что то сильное чувство к нему, которое переполняло ее сердце, было слишком дорого ей.

Часы бьют час.

В. Шекспир

Тем временем Винченцо ди Вивальди, не ведая того, что произошло на вилле Алтиери, отправился на развалины крепости Палуцци, сопровождаемый своим слугой Паоло. Была уже глубокая ночь, когда они вышли из города. Винченцо на сей раз принял все меры предосторожности и не позволил Паоло зажечь факел даже тогда, когда они благополучно достигли арки и укрылись под ее сводами. Он опасался, что его тайный советчик может появиться до того, как он обследует крепость.

Его слуга Паоло был настоящим неаполитанцем. Сообразительный, пытливый от природы, он не лишен был живого воображения и смелости. Увлеченный загородной экскурсией своего хозяина, он вместе с тем воспринял все с чувством здорового простонародного юмора, и по его поведению, выражению лица и полным интереса и озорства глазам было видно, что он охотно принимает правила игры. Он был более других приближен к своему юному хозяину, который, не обладая особым чувством юмора, тем не менее умел ценить его в других. Винченцо нравились открытость и веселый нрав слуги настолько, что между обоими установились отношения допустимой между хозяином и слугой фамильярности и откровенности. Поэтому по дороге в крепость Винченцо успел рассказать своему спутнику столько, сколько счел нужным, чтобы не только разжечь его любопытство, но и предостеречь его о необходимой осторожности. Паоло, от природы не пугливый и не верящий в предрассудки, сразу понял, что его хозяин, однако, не свободен от них и верит в сверхъестественные силы и прочую ерунду, как, например, в то, что в крепости Палуцци творятся странные дела. Он попробовал подшутить над этим, но Винченцо был не в том расположении духа. Он был насторожен и полон зловещих ожиданий. В то время как его хозяин менее всего думал о реальной опасности, практичный Паоло готовился именно к ней, ибо понимал всю неосторожность посещения крепости глубокой ночью. Винченцо настаивал на том, чтобы первое время они ждали появления монаха в полной темноте, ибо свет факела непременно отпугнет его. Через какое-то время, пояснил он, они зажгут факел. Но Паоло резонно заметил, что, пока они это сделают, монах опять улизнет от них. После некоторых препирательств Винченцо наконец согласился зажечь факел, но велел пока спрятать его в щели между камнями. Спрятав факел, они снова заняли свои места под аркой. Бой часов в соседнем монастыре известил их, что уже перевалило за полночь. Винченцо вдруг вспомнил, что ему рассказал Скедони о монастыре Кающихся Грешников, находящемся где-то вблизи развалин, и поинтересовался у Паоло, не монастырские ли часы только что пробили. Паоло подтвердил, что это были часы церкви Санта-Мария-дель-Пианто. Название храма он запомнил потому, что об этом монастыре ходит немало слухов.

— Это место могло бы заинтересовать вас, синьор. О нем много рассказывают всяких странных историй. Думаю, что и ваш монах оттуда, потому что он тоже ведет себя странно.

— Значит, и ты веришь в таинственные истории, — подколол слугу Винченцо, улыбаясь. — А что же ты слышал об этом монастыре? Говори потише, а то нас обнаружат.

— Эту историю мало кто знает, синьор, — шепотом ответил Паоло, — и я дал слово никому ее не рассказывать.

— Ну, раз ты дал слово, — перебил его Винченцо, — я не разрешаю тебе его нарушать, хотя, думается, ты не прочь это сделать. Видимо, эта история порядком обременяет твою память и тебе не терпится ею поделиться.