К особняку графини Олсуфьевой Вера подъехала не без робости. Впервые в жизни очутиться в таком обществе – шутка ли? Но реальность оказалась проще тех картин, которые рисовало воображение. Показав статному швейцару (не иначе как из отставных гренадеров) конверт, в котором лежало приглашение, Вера вошла внутрь, прошла через уставленный статуями вестибюль и очутилась в большой зале. Там она увидела настоящее столпотворение, множество людей в самых разнообразных одеждах, как роскошных, так и не очень. Попался ей на глаза весьма колоритный типаж в восточной чалме и в чем-то наподобие бурнуса. Типаж вел под руку умопомрачительно тонкую блондинку, настоящую тростиночку, тонкую, гибкую, с длиннющим мундштуком в правой руке, в который была вставлена не менее длинная папироса. А еще Вера увидела настоящего шотландца в клетчатой юбке и гетрах, совсем как из романов сэра Вальтера Скотта, только волынки ему недоставало. Весь этот Вавилон шумел, поражал, бурлил в непрестанном движении, и никому не было дела до окружающих, если эти окружающие не были ему знакомы. Прием был устроен а la fourchette[33], без горячих блюд и стульев. Гости подходили к столам, стоявшим вдоль одной из стен, брали тарелочки, накладывали себе то, что хотели, с больших блюд, которыми были уставлены столы. Лакеи, одетые в голубые ливреи, подносили гостям напитки. Людей с бокалами в руках было гораздо больше, нежели тех, кто держал тарелки. Вера взяла у первого же оказавшегося возле нее лакея бокал с шампанским, пригубила и начала расхаживать по залу.

Вера проблуждала в толпе около получаса (слава богу, не встретила никого из знакомых!), пока не нашла полковника Декассе, любезничавшего с двумя пожилыми дамами. Наткнувшись на пристальный взгляд Веры, Декассе (он был во фраке, и оттого найти его было непросто, потому что фраков вокруг кишела тьма тьмущая) быстро оставил дам и подошел к ней.

– Мы, кажется, знакомы, сударыня? – спросил он без особой уверенности.

– Нет, – ответила Вера, – но нам не мешало бы это сделать, потому что у меня есть кое-что, что может вас заинтересовать.

– Вот как? – наигранно удивился Декассе и сказал Вере столь пышный комплимент, что она не смогла вникнуть в его смысл, но суть все же уловила, поблагодарила вежливой улыбкой и ровным бесстрастным голосом поинтересовалась, не интересуют ли ее собеседника сведения, касающиеся прокладки рельсовых путей в южной части Сибири. Оказалось, что интересуют, причем сильно, настолько, что снулые глаза оживились, загорелись, а ноздри породистого носа затрепетали, словно у гончей, почуявшей дичь. Впрочем, не исключено, что старый селадон[34]больше заинтересовался Верой, нежели сведениями. Грудь колесом выпятил, нафиксатуаренные усы начал подкручивать, хотя они в том совершенно не нуждались, глаза засверкали. Павлин, увидев павлиниху, распускает свой красивый хвост. У мужчин свои приемы, но если вникнуть, то суть едина.

– Документы при вас? – нервно сглотнув, поинтересовался Декассе, на мгновение выпустив кончик левого уса.

Конверт лежал у Веры в ридикюле, но она ответила:

– Нет, но я могла бы передать вам их завтра. Тет-а-тет.

Декассе взялся рукой за правый ус, задумался ненадолго и спросил, сможет ли Вера встретиться с ним завтра в два часа дня в ресторане гостиницы «Метрополь», где он остановился. Вера, которую такой расклад весьма устраивал (из ресторана можно будет подняться в номер, где проще снять слепки с ключей), ответила, что сможет. Декассе осведомился, в какую сумму Вера оценивает сведения, которыми она располагает. Вера, недолго думая, ответила, что за сведения она хочет получить пять тысяч. Декассе хмыкнул, пожевал губами (выглядело это очень вульгарно и совсем не по-французски) и ответил, что столь большую сумму сможет уплатить лишь после ознакомления с документами. Вера не возражала – после ознакомления так после ознакомления, хотя, наверное, ей следовало поспорить, ведь, ознакомившись с документами, Декассе может ничего ей не заплатить – сведения ему уже будут известны. Нет, он так не сделает, офицер как-никак, хоть и французский, не станет поступаться честью, чай, не охотнорядский купец. Ознакомление весьма Вере на руку, ведь ясно же, что Декассе станет знакомиться с документами в приватной обстановке. Очень удобно, то, что надо для дела. Если Декассе возьмет с места в карьер, то есть станет усердно накачиваться вином (а лучше бы коньяком, он крепче), то Вера обойдется без снотворного. Если же нет, то так уж тому и быть. Для того чтобы все выглядело естественно, можно будет оставить уснувшему Декассе записку. Так и так, извините, мол, сударь, пришлось добавить вам моих успокаивающих капель, потому что уж больно развязно вы себя начали вести. Ну или что-то в таком роде, чтобы Декассе не гадал, зачем Вере понадобилось его усыплять. Такая записка, как маскировка истинных намерений, нравилась Вере гораздо больше, чем имитация кражи. Пыталась уже один раз воровку представить, довольно.

Декассе не отходил от Веры. Сказал пару комплиментов, за которые Вера поблагодарила его улыбкой, начал выспрашивать, знает ли она кого-то из присутствующих… То ли хотел вызнать про Веру побольше, то ли намекал на то, что может развлекать ее весь вечер. Вера и сама была бы не прочь слегка закрепить знакомство и выдать Декассе немного «авансов», но вдруг заметила среди публики Эрнеста Карловича Нирензее, in propria persona[35], разговаривавшего с каким-то багроволицым толстяком. Нирензее равнодушно скользнул взглядом по Вере, определенно не узнав ее, но искушать судьбу не хотелось. Вера улыбнулась Декассе на прощание и ушла кружным путем, так, чтобы не проходить вдоль столов, где движение публики было особо оживленным.

Возвращение домой получилось ранним, поэтому по дороге Вера сочинила для Владимира рассказ о том, как спектакль не понравился им с Машенькой настолько, что они ушли после первого действия. Существовала опасность того, что, пока Вера была на великосветском фуршете, Машенька могла заявиться к ней в гости, но эта опасность была чисто умозрительной, потому что Машенька в последнее время куда-то исчезла, не иначе как завела себе нового обожателя и проводила все вечера с ним. Или, может, ангажемент выгодный подвернулся.

Владимир, увидев Веру в новом платье, пришел в такой восторг, что пренебрег своим вечерним занятием – чтением бумаг и написанием речей. Обычно он уделял этому не меньше часа, а то и полтора, во время которых Вера отчаянно скучала. Физическая сторона любви, открывшаяся ей в браке, оказалась настолько приятной, что вечером ей хотелось заполучить мужа в свое распоряжение как можно скорее. Сегодня это желание исполнилось сразу же после ужина. Клаша с Ульяной гремели на кухне посудой (Ульяна была приходящей и оттого вечером торопилась навести порядок в своих владениях, дабы скорее уйти), а Владимир уже взял Веру за руку и повел в спальню. В самом начале супружества он пробовал относить Веру в спальню на руках, но дверные проемы в их доме были плохо приспособлены для подобной романтики. Приложившись пару раз о косяк (хорошо еще, что оба раза коленом, а не лбом), Вера сказала, что вполне в силах дойти сама, и тогда Владимир начал водить ее в спальню за руку. Или она его туда за руку увлекала. Очень, кстати, удобно – жест сразу же проясняет намерения и избавляет от ненужных объяснений и становится частью любовной игры.