— Хорошо, только кордебалет — отстой!

Ольга, скинув полушубок и сапоги, направилась на кухню.

— Что за слова? Не хватай печенье! Сейчас будем ужинать! Сынок, проходи! Господи! Уже полдвенадцатого. Самое время для еды.

Максаков, не раздеваясь, сел на стул в прихожей. Навалилась усталость. Безумно захотелось спать. В животе противно посасывала пустота. Он вдруг понял, что после дневной порции китайской бурды ничего не ел.

— Ты плохо выглядишь.

Взгляд у мамы был озабоченный.

— Просто очень устал. Как отец?

Ольга незаметно прошмыгнула к себе в комнату с бутербродом и стаканом минералки.

— Вчера звонил. В Москве операция прошла удачно. Завтра вылетает оперировать в Казань, оттуда домой. Раздевайся и поешь. На тебе лица нет.

— Мне надо ехать. У нас убийство.

Мама укоризненно покачала головой.

— У вас всегда что-нибудь.

— Не без того.

Словно в подтверждение этих слов запищала «моторола».

— Алексеич, мы на базе. Тут надо посоветоваться. Ты скоро?

Стены экранировали, и казалось, что Гималаев на другой планете.

— Еду! — проорал Максаков, не будучи уверенным, что Игорь его услышал.

— Возьми с собой сыр и печенье. — Мама направилась на кухню. — У тебя деньги есть?

— Есть.

— Врешь ведь?

— Нет.

Она вышла с пакетом.

— Я тебе еще рыбы жареной положила. Вот тебе пятьсот рублей. Когда у меня не будет, то ты мне дашь.

Оба знали, что это самообман. Максаков поцеловал ее.

— Спасибо, мамуля.

— Ты там у себя не голодаешь?

— Нет, что ты.

— А то — приезжай. Готовить не надо. Стирать не надо.

Он улыбнулся и обнял ее. Она была маленькой, хрупкой и очень горячей.

— У меня слишком суматошная жизнь.

Она рассмеялась.

— Жизнь изменим! Уйдешь в адвокаты или в мафию. Будешь зарабатывать деньги и жить в свое удовольствие.

Он взял из ее рук пакет.

— В удовольствие я живу сейчас.

Она грустно кивнула.

— Я знаю, но так хочется, чтобы ты пожил, как того заслуживаешь.

Он открыл дверь. Уходить из уютного родительского дома не хотелось.

— Не волнуйся. У меня все хорошо. Я позвоню. Ольга, пока!

На лестнице котенок продолжал возиться с банками.

— И дверь никому не открывайте!

Первым по пути работающим магазином оказался тот, в котором он днем покупал сигареты. В зале было пусто. Рыжая продавщица, наклонившись над прилавком, читала журнал. Ее красивая грудь в вырезе маечки представала во всей красе. Максаков кашлянул. Она подняла голову.

— Вы вернулись, чтобы дать мне примерить шляпу?

— Нет, только еды купить.

Она сморщила носик. Веснушки придавали ее широкоскулому лицу дополнительную привлекательность.

— Жаль.

— Мне тоже. Килограмм сосисок, пожалуйста, «столичный» хлеб, кетчуп, две больших бутылки «спрайта», банку кофе и две пачки «Аполлона».

Она ловко упаковала все в мешок.

— Может, хоть на секундочку?

— Не даст он, Юлька. Не проси. — Сашка Ледогоров с чашкой чая в руках появился в дверях подсобки. — Это не шляпа — это символ.

— Здорово, — улыбнулся Максаков.

— Виделись.

— Ой, а вы тоже полицейский? — Юлька взяла деньги и протянула пакет с едой.

— Скорее — шериф. Халтуришь, Сань?

Ледогоров допил чай и достал сигареты.

— Жрать-то надо что-то. — Он улыбнулся и приобнял девушку за талию. — Заодно пытаюсь организовать по-новому свою личную жизнь.

Она шутливо сбросила его руку.

— Не поняла. Что главное, а что «заодно»?

Сашка снова улыбнулся. Как-то по-особому. Очень тепло и ласково. Максаков подумал, что очень давно не видел, как Ледогоров улыбается. И никогда не видел, чтобы так. Он снял шляпу.

— Ну раз такое дело…

— Yes! — Юлька выскочила из-за прилавка.

Максаков понимающе хмыкнул: она была в короткой джинсовой юбке, на длинных стройных ногах — вышитые бисером ковбойские сапожки.

— Буйное помешательство, — кивнул Сашка. — Наверное, в прошлой жизни жила на Диком Западе. Впрочем, как и ты.

Он закурил.

— Пошли подымим на улицу. Но слушай, со шляпой… Я такого не помню.

— Я тоже. Первый раз кому-то даю мерить. Настроение какое-то…

— Какое?

Они вышли на ступеньки.

— Не знаю. Странное. — Максаков глубоко вдохнул колючего холода. — Я чего хотел сказать, кстати. У меня вакансия. Андрей Негодин увольняется. Не желаешь?

Ледогоров выпустил густую струю дыма, мгновенно растаявшую в темноте.

— А Поляк?

— Он хату ждет.

В приоткрытую дверь высунулась Юля.

— Ух, холодина какая! Держите. Спасибо — классная шляпа! Заходите еще.

— Обязательно.

Она исчезла внутри.

— Ты не боишься, что я заколдованный?

— Нет.

— Подумать можно?

— Дня три.

— Договорились.

Максаков открыл машину и бросил продукты на заднее сиденье.

— Помчался. По сто семьдесят шестому мокруха.

— Глухая?

— Пока да.

Где-то наверху, в темноте спящих квартир, вдруг громко запикало радио. «Ленинградское время ноль часов ноль минут». Началась ночь.

Без луны и фонарей весь окружающий пейзаж балансировал на грани черного и синего. На стоянке у РУВД стало значительно свободнее. Максаков подогнал машину под окна дежурки. У открытой форточки курил Дергун. Максаков жестами спросил: «Я нужен?» Тот отрицательно покачал головой. На лестнице было тихо. В коридоре 176-го слышалась какая-то возня. Он не стал заходить и поднялся к себе. В кабинете Гималаева Денис, Маринка и Стае пили пустой чай. Сигаретный дым не выветривался, несмотря на открытые для сквозняка дверь и форточку.

— Не задохнитесь. — Максаков бросил Андронову сосиски. — Ваша мать пришла. Пожрать принесла. Плитка у вас в кабинете?

— У нас. — Стае заглянул в мешок. — А кетчуп?