выплачивать любой крестьянин, владеющий полной упряжкой двух животных. Однако уплаченная сумма составляла лишь половину налога ispence. Если добавить подушную подать, то из-за каждого новообращенного мусульманина казна теряла больше одной золотой монеты (3,57 г)[148]. Казначейство оставляло за собой право увеличивать налоговое бремя, когда считало это необходимым.

Исламизация не означала полной и автоматической тюркизации. В Анатолии, где преобладало тюркоязычное население, исламизация способствовала распространению турецкого языка. В других местах неофиты сохраняли родной язык, примером тому служат боснийцы, албанцы, торбешцы из Западной Македонии и помаки из Родоп. Степень разрыва с первоначальной средой была различна. Обращения происходили зависящими от разных факторов умеренными темпами, которые трудно измерить в местном масштабе. По-видимому, переход в ислам был результатом политических и социальных изменений, которые благоприятствовали свободному развитию мусульманских религиозных институтов. С одной стороны, распад византийской церковной структуры в Анатолии ускорил отток верующих (те лишились религиозного надзора со стороны епископов и священников) и привел к ослаблению статуса монастырей и других учреждений, защищавших православных христиан. С другой стороны, во всех завоеванных землях, в городах появлялись военные, государственные служащие и купцы, создавались монастыри дервишей, а благотворительные организации получали привилегии и имущество, позволявшие им оказывать социальную помощь бедным. Именно в этот период христиане и мусульмане начали обмениваться идеями и устанавливать более тесные связи. Чтобы защититься от конкуренции, ремесленники, лавочники и торговцы объединяли круг покупателей, с которыми у них происходил языковой, культурный и религиозный обмен.

К переходу в ислам прибегали люди, пострадавшие от экономических кризисов, насилия и жестокого обращения. Для многих христиан это становилось испытанием, поворотным пунктом. Переход в другую веру приводил к смене имени, уходу из семьи (которой новообращенный мусульманин не мог завещать свое имущество), новому замужеству, если речь шла о женщине (мусульманин мог жениться на христианке) и так далее. Для других же, напротив, переход в ислам не был серьезным отречением и скорее открывал новые возможности[149]. Таким образом, новый османский двор притягивал авантюристов и знать, которая находилась в немилости. Эта тенденция усилилась еще больше, когда Османская империя вступила в эпоху имперского господства.

2

1453–1574. Имперское господство

Всего за два с лишним века османы разбили или подчинили себе почти все окрестные государства. В статусе зимми империя включала в себя христиан и евреев и вербовала все большее число наемников в легкие полки и на галеры. Османы построили на завоеванных территориях мечети и монастыри и распространили там идеалы «пограничных беев» (удж-беев) и мистицизм дервишей. Тем не менее они сохранили большинство обычаев и традиций стран, оказавшихся под их властью, довольствовались местными властями, поставив их под свой надзор и в то же время создав рамки для суверенитета, невиданного как в исламских землях, так и в любой христианской стране.

В середине XV века начинается период формального закрепления суверенитета и права. Новая столица вновь многолюдна, украшена и защищена от всевозможных нападений, налицо уравновешенность институций, чьим средоточием и отражением явился дворец Топкапы. Империя господствует в Европе и Малой Азии, существует сообщение между двумя континентами, идет новое расширение в Азии и Северной Африке и завоевание главных центров исламских стран – что еще нужно для того, чтобы следующий век стал величайшим из периодов османской истории? Однако в правление Мурада III (1574–1595) умы современников омрачает подспудная тревога. Ученые и просвещенные люди – выразители духа времени с трепетом ждут конца первого тысячелетия ислама (1591). Завоевания продолжаются (Кипр в 1571 году, Тунис в 1574 году), однако солдатское жалованье выплачивается с трудом, потенциал системы тимарии сокращается, и султан не покидает пределы дворца. Наступает конец фазы непрерывного расширения, военного превосходства и эффективного использования ресурсов. Неудача под Мальтой в 1565 году, сокрушительное поражение при Лепанто в 1571 году, девальвация 1585–1586 годов и отказ от создания османской базы близ Танжера в 1580-м свидетельствуют как об изъянах военной системы, так и об ограниченности логистики мореплавания.

Историки старались по возможности возвысить период после прихода к власти Мурада III, чтобы скорректировать закрепившийся за ним образ упадка, однако не рассматривали подробно великие заслуги властителей и визиров, сменявшихся между 1453 и 1574 годами. И все же именно их время стало периодом экспансии на Иберийском полуострове и совпало с французским «прекрасным XVI веком». Протянувшееся от Античности до Возрождения, это время являет нам немало культурных заимствований, обусловливает поразительный союз между исламо-суннитским властителем (Сулейман) и «христианнейшим королем» (Франциск I), становится ареной крупных морских сражений в Средиземноморье и грозных казачьих набегов, достигающих черноморских портов. Примечательна цельность этого периода, окутанного ореолом «спокойного безвременья»[150], прочно установившегося под сенью великолепия двух величайших султанов Османской истории: с одной стороны, завоевателя Константинополя и с другой – его правнука, «законодателя», известного в западной историографии как Сулейман Великолепный. Сын первого бледнеет в тени своего отца, но он не посрамил его: Баязид II (1481–1512), в котором принято видеть человека слабого, парализованного угрозой прихода к власти брата Джема и чье правление закончилось серьезным кризисом, упорно заделывал трещины, образовавшиеся во время правления Мехмеда II, восстанавливал прочность имперского строя и укреплял организацию администрации и флота. Отец второго, Селим I, правил недолго (1512–1520) и отличался яростным властолюбием, однако установил контроль над святыми местами. Ревнитель суннитского ислама перед лицом растущей угрозы роста сефевидов, он завоевал страны, давшие империи преимущественно мусульманское население. Что же касается Селима II (1566–1574), долго не пользовавшегося расположением историков, оказывается, что он во многом продолжил дело своего отца Сулеймана. Не желая умалять общеизвестного, мы все же попытаемся показать, что этот великий «турецкий век» был также периодом сложных метаморфоз, замедления продвижений вперед, веком торможения и тягостей.

Империя в ее величии

1453: завершение translatio imperii

Фигура Мехмеда II доминирует в имперской истории. Развитый и пытливый ум, интересующийся религиозными вопросами и древней философией, он знал греческий и латинский языки, не говоря о том, что в совершенстве владел арабским и персидским. Мехмед стал единственным султаном первых веков Османской империи, заказавшим свой портрет, этой живописной работой Джентиле Беллини можно любоваться в Национальной галерее в Лондоне. Султан был также опытным и отважным военачальником. Точное видение будущего государства он черпал из чтения классиков, однако воплощал его применительно к обстоятельствам. Завоеватель, Фатих, – такое имя будет уготовано ему потомками. Мехмед добился падения Константинополя, одержав успех там, где потерпели неудачу его предшественники. В 1394 году идущие на приступ армии Баязида I натолкнулись на мощные стены, и до 1402 года Византия держалась, несмотря на организованную блокаду. В 1422 году Мурад II начал осаду, результаты которой оказались не лучше. До османов целых пять арабских властителей пытались взять город между 655 и