Моя любимая сцена — в бассейне. Ее снимали дважды, Джаста она не удовлетворила. Сначала в Таиланде, а потом в одном из парижских пригородов. Это было в Везине.

На дворе февраль, а вместо пальм березы. Джаст ныряет в ледяную воду, он окрылен и полон беспричинного энтузиазма. Я следую его примеру, изрядно хлебнув коньяка, согреваемая алкоголем и страстью, лихорадочной страстью понравиться, сделать прекрасные кадры. Кристин Буассон скептичнее. Она называет нас психами, и с ней случится настоящая лихорадка: Кристин всерьез и надолго заболеет пневмонией.

Открывая глаза под водой, я вижу только необъятный свет, он струится сверху, от ледяной корки над моей головой. Наверху — серебристая скатерть, которая полощется на зимнем ветру. Мне можно делать все, что я хочу. Это моя сцена, мое самовыражение. Я кручусь и кружусь, складываю ноги, как ножницы, треугольник рыжих волос между бедер в струящейся воде — точно кустик водорослей. Я плаваю спиралью, танцую, я живу, я умываюсь чистой водой. Я выдыхаю тоненькие пузырьки, они поднимаются прямо к источнику воздуха, я плыву за ними. Я делаю вдох и ныряю опять. Холод совсем не чувствуется.

На просмотре отснятого материала я мстительно поддразниваю Хюго:

— Красивая рыбка, а?

И вот последний план. Авантюра окончена, семья расстается, «цыгане» снимаются с кочевья, сворачивая палатку. Сделав свой кусок общего дела, все расходятся в разные стороны. Конец всему: кино, совместной работе, где мы как одна семья. Хватит! Актеры привычны к расставаниям. Сдельная работа и жизнь, состоящая из разрывов. Увлекаются, остывают, упаковываются, распаковываются, падают с небес на землю, stop and go and stop and go! Приходится держаться.

В этой бродяжьей среде я быстро обрела маленькую преданную семью, которая скитается вместе со мной. Парикмахерша, костюмерша, шофер… это не капризы, а опоры в жизни.

Прощай, Эмманюэль, это я отдала тебе свою плоть, это с моим обличьем ты прожигаешь жизнь. Сильвия сыграла свое маленькое шоу — самое интересное, на какое была способна. Я существовала, была центром всеобщего внимания, я получила то, о чем мечтала.

Фильм закончен, да здравствует фильм!

«Музыка любви живет в тебе, Эмманюэль, и сердце в прекрасном теле несется вскачь…» Мне нравится эта мелодия, ведь именно я ее открыла. Автор и исполнитель — Пьер Башле. Пьер очень похож на свою песню, нежную и поэтичную, которую я до сих пор иногда напеваю про себя.

Во время монтажа продюсер Ив Руссе-Руар познакомил меня с Жаком Итахом, и мы сразу нашли общий язык. Жак станет моим агентом. Благодаря нему я сыграю маленькую роль в «Игре с огнем» Алена Робб-Грийе. Вот уж необыкновенная личность — эрудит, взлохмаченный, как безумец. «Он король „нового романа“!» — говорит мне восхищенный Хюго. Еще Ален Робб-Грийе поставил «Бессмертную», «Трансевропейский экспресс» и «Поступательные скольжения наслаждения». Мой первый эпизод в «Игре с огнем» — стыдный и садомазохистский. Руки связаны, юбка вся разорвана, меня бьют кнутом… Меня утешают только приветливость и талант моих партнеров по фильму — Жана-Луи Трентиньяна и Филипа Нуаре! Между нами вспыхнула мимолетная дружба. До сих пор я с большой теплотой вспоминаю, как мы ужинали с Жаном-Луи, Надин, Филипом и его женой Моник.

«Игра с огнем»… ведь так могла бы называться вся моя жизнь.

Плохие новости. «Эмманюэль» запрещена для нормального тиражирования во Франции и обречена на показы в тесных порноподвальчиках. Продюсер отказывается от выпуска на таких условиях, потому что для фильма это приговор. Мы набираемся терпения. Цензура ведь только формальность. Министр культуры и контрольная комиссия постановляют: «Поставленный по одноименному роману фильм подталкивает зрителя к чувственному и жестокому опыту и, не нанося ощутимого ущерба нашей морали, вызывает, по мнению членов совещательной комиссии, сомнение в правильности принятых в обществе жизненных рефлексов. Ввиду этого обстоятельства и по совокупности причин его следует запретить для просмотра лицам, не достигшим 18 лет. Однако две сцены, в которых нет должного уважения к человеческому достоинству — сцена с сигаретами и сцена содомии, — вынуждают запретить фильм полностью…»

Проходит всего несколько месяцев после кончины Помпиду, и вот цензура Жискар д’Эстена хочет быть современнее и толерантнее. «Эмманюэль» выходит во Франции 26 июня 1974 года с нормальным распространением, с ограничением до 18 лет. Фильму сопутствует серное облако, и на бульварах длинные очереди. Кинотеатрам не хватает бобин. Курьеры мечутся из одного зала в другой, нося их вручную.

Продюсер вызывает меня и сообщает цифры.

— Триумф, Сильвия! Триумф! Ты звезда!

— Я так рада, что люди хотят посмотреть наш фильм.

Скромный, почти кальвинистский ответ, за которым я прячу эйфорию. Ведь успех неподдельный, массовый.

Хюго везет меня на Елисейские Поля.

— Поехали, поглядим, это стоит того!

Мы едем в такси, и меня смешит то, что кинотеатр называется «Триумф». Публика терпеливо ждет в нескончаемой очереди, словно для получения продовольственных пайков. Люди возбуждены, полны любопытства, им не хватает экзотики, свободы, новизны, секса.

Наверху огромное фото, пришпиленное к стене: я, сидящая в плетеном кресле, и подпись: Джакобетти.

Эту фотографию тиражируют до сих пор. А на самом деле кресло не таиландское, не то, что в фильме — сплетенное из бюри, с красивым подголовником, который украшен коричневым орнаментом, — нет, на афише кресло куда проще, оно филиппинского производства и куплено в Париже. Но оно потрясающе контрастирует с моим европейским лицом, приглашая к путешествию в страны, где нет ничего невозможного. Это мой легкий трон — недолговечный, как желание.

— Все эти люди приходят в кино только ради тебя. Это не просто успех, это феномен.

Откинувшись в глубину кресла, я беру Хюго за руку и шепчу:

— Как здорово, как я счастлива.

К такому успеху я была не готова, в одночасье моя тихая жизнь оказалась на пике девятого вала. Сейчас меня снесет, я чувствую это, съеживаюсь от страха, вжимаюсь в спинку кресла как можно глубже, испуганно озираюсь.

Едва освободившиеся от диктатуры Франко, испанцы тысячами приезжают в Перпиньян. Никто никогда не отмахивал таких концов только для того, чтобы посмотреть кино.

— Да не в одном кино дело-то, это для них праздник освобождения!

Для фильма такая приграничная миграция — лучшая из реклам.

Важные персоны мусульманского мира приезжают во Францию, чтобы посмотреть в посольствах фильм, запрещенный у них на родине. Его включают в программу туров: Сакре-Кер, «Мулен Руж», «Эмманюэль» и Елисейские Поля.

В мою жизнь вторгается пресса, журналисты едут со всего мира.

Осаждают и Хюго.

— Как вы относитесь к успеху вашей подружки? Трудно быть избранником