бестиарий. Солдат устоял на ногах, но по инерции выскочил вперед. Врезался в носильщика. Произошло мгновенное замешательство, носильщики остановились. Прежде чем оцепление сомкнулось, Максим вытолкнул на дорогу Сервию. Она запнулась за что-то и упала на четвереньки. Максим услышал, как звонко шлепнули ладони о мостовую. Сервия вскинула голову, губы ее оказались на уровне носилок. Один из солдат замахнулся. «Ударит — убью!» Максим рванулся к Сервии. Путь заступил другой солдат, сдвинуть его с места было все равно, что сдвинуть скалу. Весталка пошевелилась на носилках. Пыталась приподняться, ремни не пускали. Максим ужаснулся. «Марцелл не выдержит. Рванется вперед. Все погубит». Солдат рывком поднял Сервию на ноги и толкнул назад, в толпу. Бестиарий подхватил ее. Новобранец, совершенно багровый, занял прежнее место в цепочке, порядок восстановили, процессия тронулась в путь.

Максим хотел немедленно выбраться из толпы, но это оказалось не так просто. Они были зажаты между оцеплением и плотными рядами зрителей. Только когда мрачная процессия скрылась и зеваки перестали напирать, удалось вырваться. Максим пересчитал спутников. Все были на месте, и все тяжело дышали.

— Сказала, — Сервия прижала ладонь к груди, стараясь успокоиться. — Сказала ей: «Жди».

Максим посмотрел на Марцелла. У сенатора было такое лицо, что актер подумал: «Скоро перестану узнавать».

Махнул рукой:

— Надо идти.

Теперь они двигались в общем потоке. Казалось, полюбоваться казнью собрался весь Рим. «Полюбоваться казнью? А может, проводить весталку?» Максим оглядывал попутчиков. Здесь были люди всех возрастов и сословий. Всадники[26] и сенаторы в одеждах с пурпурными полосами. Обитатели беднейших кварталов за Тибром и трущоб на Авентине — в грубых туниках и войлочных колпаках. Все были хмуры, все шли пешком. Многие, в знак траура, набросили на головы края плащей. Максим озирался со злостью. «Столько людей, и не решаются отбить весталку! Ведь почти никто не верит обвинению!»

Впрочем, он знал: с каждым днем число тех, кто считает Корнелию виновной, начнет расти. Ибо слуги Домициана станут все усерднее повторять клевету. А весталка уже никогда не сможет оправдаться.

На «Поле нечестивых» собралась такая толпа, что Максим оставил всякую надежду пробраться вперед. Да этого и не требовалось — важнее было отыскать Вибия и Гефеста. Актер медленно двинулся по полю. Остальные — за ним. Лавия присматривала за Сервией, бестиарий — за Марцеллом, ибо брат с сестрой неотрывно смотрели в одну точку: на белые фигуры жрецов, собравшихся внутри оцепления. Временами зрители полностью загораживали понтификов, временами видны были их головы или взметнувшиеся вверх руки. Ни носилок, ни весталки не удалось разглядеть ни разу.

Максим приметил на дальнем конце поля груду валунов. «Оттуда должен быть прекрасный обзор». Подойдя, он с досадой обнаружил, что место уже занято. Кто-то стоял наверху, призывно размахивая плащом. В следующее мгновение Максим узнал Гефеста. Подозвал остальных. Все поспешно вскарабкались на валуны.

Максим огляделся. Теперь он видел черный зев могилы. Рядом стояли несколько рабов. «Могильщики». Чуть поодаль держались ликторы. Отдельную группу составляли понтифики. Весталка так и лежала на носилках связанная.

Максим не мог избавиться от ощущения, что смотрит какой-то отвратительный, тяжелый фильм. Фильм, смакующий страдание и гибель людей, но не их силу и мужество. Видит картину, которая сделает зрителей слабее и трусливее.

Он перевел взгляд на солдат оцепления. И словно ледяная рука сдавила затылок: «Что, если оцепление всю ночь не снимут?!» Торопясь отвлечься от этой мысли, Максим наклонился к Гефесту, шепнул:

— Удалось?

— Нет, — так же шепотом, скосив глаза на Марцелла, ответил вольноотпущенник. — Кругом были солдаты.

Максим молча кивнул, он этого и ожидал. Бросить в могилу записку не сумели, да и сейчас никакого знака Корнелии не подадут. Если она не слышала Сервию… Но тут уже ничего не поделать.

Один из жрецов вскинул вверх руки. Тотчас на пустыре воцарилась тишина. Ветер доносил до Максима отдельные слова. «Молитва? Приговор?»

— …Великого Рима… Священный огонь… Амата Корнелия… Осквернила прелюбодеянием… Уличена…

Максим не выдержал:

— Врет, как газетчик!

— Кто это? — спросил Тит Вибий.

— А-а… Один нерадивый раб. «Газетчиком» звали. Слова правды не говорил.

— Приказали распять? — заинтересовался римлянин.

Максим вздохнул:

— Напротив. Платили щедро.

Тит Вибий понимающе хмыкнул.

У Марцелла вырвалось хриплое восклицание. Ликторы развязали ремни и откинули покрывало. Весталка приподнялась. Зрители подались вперед. Солдаты с трудом сдерживали напор толпы.

Вероятно, у Корнелии затекли руки и ноги. Она сидела, растирая запястья. Затем поднялась. Покачнулась, но устояла. Максим кинулся к Марцеллу, всей тяжестью прижал к камням. Бестиарий схватил хозяина за руки.

Весталка сделала шаг к могиле. Жрецы запели погребальный гимн. Один из могильщиков опустил в склеп деревянную лестницу. Второй протянул руку, чтобы помочь весталке сойти на ступеньку. Амата Корнелия отпрянула. Не от страха — из гордости. Никто не смел прикоснуться к ее непорочному телу.

Корнелия сошла на первую ступеньку и остановилась. Медленно обвела глазами толпу. Максим понимал, кого весталка искала взглядом. Понимал и Марцелл, рванулся. Бестиарий с Максимом держали крепко.

Весталка шагнула на вторую ступень. Край ее длинного одеяния зацепился за что-то, могильщик нагнулся — отцепить. И снова весталка коротким возгласом отвергла помощь. Сама освободила подол. Спустилась в могилу.

Лестницу подняли. Максим лихорадочно пытался пересчитать ступени, прикинуть длину. Лестница была больше человеческого роста.

Четверо мускулистых рабов, надрываясь, задвинули плиту. Снова зазвучал священный гимн. На плиту посыпались комья земли. Могильщики проворно орудовали лопатами.

Песнопение смолкло. Над плитой высился небольшой холм. Максим отер пот со лба. «Не курган. Обычная могила».

Жрец-понтифик простер руки. Донеслось:

— …Место… забыто навсегда…

И снова наступила тишина. Ничего не происходило. Казалось, оцепенели все: горожане, солдаты, жрецы. Максим невольно разжал руки, отпуская Марцелла.

«Уйдут ли солдаты?!»

Преторианцы, сопровождавшие весталку, выстроились и направились к дороге. За ними — понтифики, ликторы, рабы. Спустя минуту Максим увидел, что снимают оцепление. Он сел на камни. Только теперь почувствовал, что саднит скулу, наливается болью плечо. Вероятно, досталось в давке, он и не заметил. Сухой язык царапал небо, смертельно хотелось пить.

Максим снова поднялся. Посмотрел на остальных. Вибий с Гефестом были бледны, но глядели бодро. Сервия сидела, покачиваясь из стороны в сторону, точно от нестерпимой боли. Марцелл обхватил руками голову.

— Будешь задыхаться вместе с ней — не поможешь, — сказал Максим.

— Она… там… — выдавил Марцелл.

— Она спасала тебя с большим мужеством, — отрезал Максим.

Эти слова заставили сенатора опомниться. Он огляделся вокруг и сжал кулаки: зрители расходились слишком медленно. Многие пересекали пустырь, как бы прощаясь с весталкой, но приближаться к могиле никто не осмеливался. Несколько женщин, стоя в отдалении, плакали. «Есть ли у весталки родня?» Максим от