он жил здесь один. На самом деле она добрая душа. Ей непросто пришлось в жизни. Всего-то и нужно, что немного ей польстить, чуть-чуть постараться…

Очевидно, он предполагал, что Гарриет принимает его рекомендации к сведению, но, дослушав до конца, она отрезала:

— Меня тошнит от Софи.

И добавила после паузы:

— И мы не можем себе позволить продолжать ее кормить.

— Когда мы снимем квартиру, будет проще, — сказал Гай. — Будем звать к себе гостей.

Они вышли из-под деревьев к деревянному помосту, на котором стояли накрытые брезентом столы и стулья. Кухня была заколочена. Навесной замок покачивался на ветру. Гай спросил Гарриет, помнит ли она, как они сидели здесь, когда объявили об убийстве Кэлинеску? Помнит ли она, какая стояла жара, как было тихо, как падали каштаны на жестяную крышу? Она мрачно ответила, что прекрасно всё помнит. Гай взял ее за руку.

— Мне жаль, милая, что тебе не нравится Софи. Ей одиноко, она нуждается в друге. Будь с ней помягче. Она умная девушка.

— Она тратит свой ум на жалобы, нытье и самолюбование.

— Ты слишком нетерпима.

Не успела Гарриет ответить, как позади послышались шаги. Обернувшись, они увидели знакомый силуэт, который казался чужеродным в столь непривычной для него обстановке.

— Подумать только, — сказал Гай, радуясь предлогу отвлечься. — Это же Якимов.

— Не надо с ним заговаривать, — попросила Гарриет.

— Нужно же поздороваться, — запротестовал Гай и устремился прочь.

Сгибающийся под порывами ветра Якимов в длиннополом пальто и каракулевой шапке напоминал призрака Первой мировой войны — члена какой-то второсортной королевской семьи, которого нарядили в униформу. Он угрюмо тащился по парку, глядя себе под ноги, и не видел Принглов, а услышав радостное приветствие Гая, так и открыл рот.

— Здравствуйте, дорогой мой! — ответил он, всеми силами стараясь улыбнуться.

— Раньше не видал вас в парке.

— А я здесь раньше и не бывал.

— Какое роскошное пальто!

— Не правда ли?

Якимов словно просветлел и отвернул полу пальто, чтобы продемонстрировать вытертую соболиную подкладку.

— Царь подарил его моему бедному батюшке. Великолепная вещь. Сносу нет.

— Потрясающая.

Гай так восхищенно разглядывал Якимова, что тот перевел взгляд на пальто самого Гая, намереваясь сделать ему ответный комплимент, но это было совершенно невозможно.

— Вы похожи на белогвардейского офицера, — сказал Гай. — Вам еще нужна шапка с козырьком. Что-то вроде фуражки.

— У моего батюшки такая была, и борода как у Николая Второго.

Якимов тяжело вздохнул, но этот вздох явно не был адресован былым богатствам. Он весь поник. Казалось, что у него просто нет сил двигаться дальше.

Гарриет пришлось спросить:

— Что произошло?

Якимов поднял взгляд.

— Не буду лгать… — Он сделал паузу, словно подыскивал, что бы такое солгать. — Не буду лгать, дорогая, со мной дурно обошлись. Просто-таки выставили пинком под зад. В буквальном смысле.

Он печально усмехнулся.

— Из «Атенеума»?

— Нет. Пока что нет. Я… — Он замялся и опустил взгляд, словно его беды скопились в таком количестве, что перекрыли источник слов. Затем его прорвало. — Выставили… выбросили. Выбросили из такси в дальней части города. Я был потерян, в кармане ни лея, не знал, куда идти. Кто-то указал мне дорогу в этот богом забытый парк.

— Вам нечем было заплатить за такси? — спросила Гарриет.

— Это было такси Маккенна. Меня выставил Маккенн. После всего, что я для него сделал! — Его губы задрожали.

Гай взял Якимова под руку и по пути к выходу уговорил рассказать, что же случилось.

— Маккенн поднял меня сегодня в несусветную рань. Позвонил и сказал, что желает меня видеть. Сказал, что ждет меня в холле: ему пора улетать в Каир. Сами понимаете, мне надо было одеться. Не мог же я пойти к нему в чем мать родила. Думал, он попросит меня продолжать работу. Не знал, соглашаться ли. Быть военным корреспондентом непросто. Вашему бедному старому Яки приходилось тяжело. Я к такому не привык. Что ж, я привел себя в порядок и всё думал: соглашаться ли на эту работу? Решил, что должен согласиться. Идет война, сами понимаете. Каждый должен внести свою лепту. Думал, что я неплохо справляюсь. Если даже и не удавалось получить самые горячие новости в баре, старался найти те, что потеплее. В общем, я спустился и застал Маккенна в бешенстве. В бешенстве! Говорит, что опаздывает на самолет. Не успел я опомниться, как он уже затащил меня в такси и принялся меня распекать. Представьте себе, он сказал, что надо было догадаться, мол, что я ничего не знаю, только собираю сплетни да скандалы.

— Какие скандалы? — с интересом спросила Гарриет.

— Понятия не имею, дорогая. Я не любитель скандалов. Хорошо устроились, говорит, двести тысяч леев за гостиничный номер. Что, мол, скажет агентство, когда им придется платить за всю эту белиберду, которую вы слали домой. А потом остановил такси и выкинул меня на улицу. — Якимов обвел своих собеседников неверящим взглядом. — И мне пришлось идти сюда пешком. Можете вообразить?

— И он вам так и не заплатил? — спросил Гай.

— Ни гроша.

— Ну, за гостиницу-то он заплатил?

— Да, но что он там сказал? Вот чего я опасаюсь. Возможно, по возвращении меня будут ждать мои чемоданы. Такое уже случалось. Придется переехать в «Минерву».

— Но это же немецкая гостиница.

— Неважно, мальчик мой. Бедному Яки не приходится выбирать.

Они вышли на Каля-Викторией, и Якимов принялся непонимающе оглядываться. Узнав окрестности, он заулыбался.

— Впрочем, не будем волноваться. Мы здесь в тихой заводи. Мы спокойно переживем войну.

На этой оптимистичной ноте он удалился разбираться с работниками «Атенеума».

Гарриет дошла с Гаем до университетских ворот, где он вручил ей две купюры в тысячу леев.

— На обед, — сказал он. — Сходите с Софи в какое-нибудь приятное место.

После чего он удалился, подгоняемый, как ей показалось, чувством вины.

Софи открыла дверь в халате. Ее ненакрашенное лицо выглядело землистым, волосы были прихвачены металлическими заколками.

— Входите! — оживленно воскликнула она. — Я как раз мыла волосы. Обычно я хожу в салон при «Атенеуме», но иногда занимаюсь этим сама — из экономии, понимаете? Вы еще не были в моей garçonnière[33]. Здесь тесновато, но удобно.

Они поднялись по лестнице. В продолговатой комнате, совмещавшей в себе спальню и гостиную, еще не проветривали после ночи. Кровать была не застелена. Софи смахнула со стула какую-то одежду.

— Садитесь, пожалуйста. Я распаковываю белье. Смотрите! — Она взяла в руки какой-то сверток в шелковой бумаге и заглянула внутрь. — Красота! Чудесное белье. Я люблю всё красивое.

Оглядываясь в поисках часов, Гарриет заметила, что на прикроватной тумбочке лицевой стороной вниз лежит рамка с фотографией. На стене часов не было, но на руке у Софи