Говоря так, Леня искоса посматривал на дверные таблички, не снижая темпа, свернул в коридорчик, где находится реанимация, оглянулся по сторонам и рывком распахнул дверь.

В палате интенсивной терапии было тихо, сестричка сидела у столика и что-то писала.

– К Савушкиной из психиатрической! – отрывисто сказал Леня, демонстративно выключив телефон.

– А мы не вызывали, – всполошилась сестра, – у нее состояние стабильное, мы завтра ее в палату собирались переводить…

– Ну что такое! – хамски заорал Леня. – Сами звонили, а теперь отказываются! У меня, между прочим, время все до минуты расписано! А вы нарочно людей отрываете!

– Да я не знаю… – стушевалась медсестра, – может, вы с Альбертом Иванычем лично договаривались.

– Вот-вот, – оживился Леня, – именно с Альбертом Иванычем. А вы говорите – не вызывали… Ладно, давайте-ка я ее быстренько осмотрю, а там переводите куда хотите…

Маша лежала на высокой кровати, глаза ее были закрыты. Вид, на взгляд Лени, был ужасный – на левой половине лица расползался огромный фиолетовый синяк. И под глазами наличествовали черные круги, как у коалы. Леня взял худую руку, якобы считая пульс. Больная вздрогнула и открыла глаза.

– Вы, девушка, идите, занимайтесь своими делами, – предложил Леня сестре, – мы тут сами разберемся.

Сестра пожала плечами – мне, мол, еще и лучше – и вообще вышла из палаты. С Маркизом тотчас произошла метаморфоза – только что это был замотанный хамский мужик в белом халате, теперь же перед Машей сидел добрый внимательный доктор, смотрел ласково, и в глазах его светилось участие.

– Ну, лапочка, – весело заговорил Леня, – расскажите-ка мне, как вы тут оказались.

– Не помню, – едва разлепив губы, прошептала Савушкина.

– Ну и не надо вспоминать, – согласился Леня, – потом само придет. А вот как вас зовут, помните? И где работаете?

– Савушкина Маша, – подумав, ответила больная, – работаю на телевидении. Ток-шоу «Когда не все дома».

– Умница! – обрадовался Леня, не ожидавший от Маши такой прыти. – А вчерашний день помните? Что там было на шоу?

– Севка, как всегда, вредничал, козел… – сообщила Маша, и Леня согласно кивнул. – Фикусова не явилась, у нее, видите ли, флюс, всю щеку раздуло. Врет как всегда, наверное, на Московский канал ее пригласили…

– Возможно, – согласился Леня, про Фикусову ему было неинтересно.

Маша утомленно замолчала, Леня оттянул ей веки одно за другим, потрогал переносицу.

– А что же дальше? – спросил он.

– Пришлось звонить всем, искать замену, – вспоминала Маша, – никто не соглашался, потому что срочно. Я уж отчаялась, потом вспомнила, что Ольга… фамилия такая… птичка мелкая…

– Чижик? – угодливо подсказал Леня.

– Ну да, Чижова. Нам на встрече в институте врала, что в театре служит, а мне Майка Сивцева тогда еще говорила, что ее из театра давно вытурили. Она, конечно, согласилась – все равно не у дел, прилетела с вытаращенными глазами – как же, на ток-шоу покрасоваться…

Тут Маша подавилась и закашлялась.

«Бог шельму метит, – констатировал Маркиз, – ох, Лолка, и любят же тебя подружки!»

Он достал из кармана блестящий металлический предмет непонятного назначения, бывший собственностью владельца халата и покрутил перед Машей.

– Так, милая, глазки направо, теперь налево… теперь вообще закатите и так и лежите, рассказывайте. Как же прошла передача?

– Отлично, – с неудовольствием ответила Маша, – эта нахалка Чижова такого там наговорила! И что муж у нее мусульманин, и кроме нее у него еще шесть жен, и они все мужу рога наставляют! В общем, натрепала вагон и маленькую тележку!

«Узнаю Лолку», – подумал Леня.

– Глаза можете опустить и собрать в кучку на переносице, – спохватился он, испугавшись, что Маша так навсегда и останется с закатившимися глазами.

– Мы все чуть со стульев не попадали, – продолжала Маша, причем голос у нее звучал гораздо тверже, видно, от воспоминаний больной становилось лучше, – а зрители прямо как с цепи сорвались. Звонят и звонят, они-то, идиоты, все за чистую монету принимают! Ну, ладно, распрощались мы с Ольгой, только она за порог – звонят на студию. Какой-то продюсер ее по телику увидел и тотчас решил, что жить без нее не может, что его фильм без нее не родится! Пристал ко мне с ножом к горлу – дайте телефон. Ну, я и дала.

«Ну надо же, а я-то думал, что Лолка врет насчет съемок, – подумал Леня, – а оказалось – правда. Вот только почему ночью? Да еще такой пожар – только увидел – и сразу съемки?»

– Везет же некоторым, – бубнила Маша, – счастье само в руки идет. А тут вкалываешь как вол – и ничего. А эта выскочила в эфир на двадцать минут – и на тебе, судьба устроена! А что в ней есть? Только внешность да тряпки стильные. Ни ума, ни таланта…

Тут Леня с Машей был не совсем согласен. Если ума у Лолки и правда немного, и вообще характер взбалмошный, тщеславие да суетность, то талант, конечно, есть. И немалый! И еще Лола очень себя ценит. Она не из тех женщин, кто с первых минут знакомства прыгает к мужику в постель, будь он хоть продюсер, хоть великий режиссер! Так что с ночными съемками нужно разобраться.

– Фамилия есть у этого продюсера? – не слишком вежливо прервал он злопыхавшую Машу.

– Олег Олегович Мюллер, – выдала Маша, и Леня уверился, что, несмотря на жуткий вид и синяки, с ней все не так плохо.

– А ты его знаешь? Фамилию эту слышала? Мелькал он на студии?

– Да нет…

– Так какого же черта ты телефоны чужие раздаешь без спроса? – заорал Леня. – А может, он маньяк? Высмотрел на экране красивую женщину, представился продюсером…

– А он сказал, что его ко мне Бузинок направил, что Бузинок – его лучший друг.

– А кто такой Бузинок? – поинтересовался Маркиз.

– О, этот всем знаком! Он вечно на всех каналах ошивается, все про всех знает, особенно чувствует, где деньги большие. Тогда он – тут как тут и обязательно что-то в клюве унесет. Ну, я и подумала, что дело верное, раз Бузинок участвует. Позвонила Ольге, она меня так благодарила…

– Вот дура! – тихонько пробормотал Маркиз. – Ну ладно, – сказал он чуть погодя, – переломы заживут, а что мозги сотряслись, то, может, и к лучшему. Может, думать научишься. Память вроде не отшибло, идиоткой не останешься. Счастливо оставаться!

После его ухода Маша вызвала медсестру и сказала, чтобы ее немедленно из этой богадельни отправляли в нормальную палату. Сестричка удивилась и подумала, что доктор из психиатрической, наверное, хороший врач, раз у больной Савушкиной после его осмотра наблюдается несомненный прогресс.

Из больницы святой Агнессы (бывшей седьмой городской имени Третьего Интернационала) Леня прямым ходом устремился на телестудию. Добравшись до известного всему городу здания на улице имени писателя Топтыгина, он влетел в проходную. Мрачный охранник оторвался от газеты с крупным заголовком «Дрессированная львица забеременела от укротителя» и сурово потребовал: