Странно, что, когда он шел к электричке, ему вдруг стало грустно. И пожалуй что страшно – полтора года все в его жизни было расписано. А теперь, прямо с этих минут, начиналась абсолютная неизвестность.

С директором мурманского института полдня не хотели соединять.

– Павел Григорьевич проводит совещание, позвоните позже, – говорила незнакомая секретарша.

Прежние голос Николая Николаевича узнавали мгновенно.

– Я по междугородному, из Петербурга. Вы скажите, когда мне лучше его застать?

– Через полчаса позвоните, я думаю, как раз он освободится.

Но через полчаса уже другой голос отвечал:

– Павел Горигорьевич только уехал. Позвоните часа через три.

– Коля, честное слово, плюнь на этот Мурманск, что-то не лежит у меня к нему сердце, – уговаривала Вика.

Она взяла неделю отпуска, чтобы побыть всей семьей вместе.

– Тебя же зовут в Ботанический институт.

Вика неизвестно каким образом чувствовала, что его ждет. Он же пока ни о чем не догадывался.

Дозвониться удалось лишь в конце рабочего дня.

– Павел Григорьевич, это Горюнов, здравствуйте! – Николай Николаевич почувствовал, как у него перехватывает горло.

Однако директор никакого волнения в ответ не выказал.

– Да, я вас слушаю, – сказал он так, словно ему звонил совершенно незнакомый человек.

– Николай Николаевич Горюнов звонит!

– Я вас слушаю, – так же равнодушно повторил директор.

– Я абсолютно свободен и готов приступить к работе.

– Извините, я не понял, к какой работе? – переспросил директор так, словно они не были никогда знакомы, не сиживали порою рядышком на банкетах и Павел Григорьевич не отмечал ежегодно в отчетах удачные работы своего подчиненного.

– К своей работе. Вы же сами, Павел Григорьевич, полтора года назад передавали через Иннокентия, что место мое сохранится.

– А, Горюнов! – наконец вспомнил директор. – Так ты к нам просишься?

– Прошусь. С нетерпением!

– Даже с нетерпением. – Николай Николаевич одобрения в голосе директора не почувствовал. – А у нас сейчас такие дела, Горюнов. Мы как раз проводим большое сокращение. Твоя лаборатория и вовсе давно упразднена. Так что потерпи до осени. Осенью, если попросишься, что-нибудь для тебя найду. Ну, бывай, рад был услышать.

Из трубки еще долго раздавались короткие гудки. Николай Николаевич держал ее в руке, сидя на стуле в прихожей.

– Коля, милый, ну что тебе дался этот Мурманск! – уговаривала Вика. – Ты же сам говорил, что тебя зовут в Ботанический институт.

Она не знала, что в Ботанический институт его уже никто не звал. И в Зоологический – тоже. Несколько месяцев назад был такой разговор. Но и эту возможность он потерял.

То был год, когда наука финансировалась едва-едва. И если кто выживал, то только за счет грантов. Еще в Голландии он тоже наметил несколько тем. И получил бы. Если бы бомж с Васильевского острова залез в поисках спиртного в другую машину. Или бы он разрешил милицейскому лейтенанту записать в протокол, что бомж залез в машину со своей бутылкой.

На стене Николай Николаевич прочитал объявление: «Требуется водитель с машиной». Наутро он уже встал в половине шестого, в шесть тридцать был у двери редакции рекламной газеты, загрузил «копейку» пачками печатной продукции и повез ее по точкам. Поиск адресов, включая развозку, занял два часа.

– Мы потому так и назначаем, чтобы вы успели на свою постоянную работу, – сказали ему накануне в редакции. – У нас все водители с высшим образованием работают – инженеры и кандидаты наук.

Постоянной работы у него не было, а газета выходила два раза в неделю.

– Послушайте, – спросил у него неожиданно сосед по лестничной площадке. – Как у вас с уикэндом?

– Не знаю. А в чем дело?

– Да видите ли, – смутился сосед. – Вы только не обижайтесь, если что… У нас тут жены кооператив организовали, по шитью курток. А продаю я один. Нам требуется второй человек. Работа под крышей, на ярмарке по выходным в Спортивно-концертном, у парка Победы. «Мерседес» не купите, но хлеб с «воймиксом» будет. Даже на пиво.

– Я с женой посоветуюсь, – ответил Николай Николаевич и вдруг почувствовал, как глуповато прозвучали эти слова.

– Только быстро. Я вам просто по-соседски, а так-то человека сейчас найти легче легкого, у нас любому из отдела только свистни.

Все же он выдержал паузу, позвонил Вике в библиотеку.

– Коленька, я не знаю. Мы бы и так как-нибудь протянули, вдруг тебя в Мурманск срочно потребуют. У меня просто сердце разрывается, когда я думаю, как ты мучаешься…

Он тут же позвонил в дверь к соседу и бодро проговорил:

– Жена одобрила, начальник. Когда приступать?

– А послезавтра, в субботу. В девять утра загрузимся товаром – и полный вперед. У нас там два лотка куплено.

Теперь, по крайней мере, он не был в своей семье нахлебником.

Так прошло лето. А в начале сентября он снова позвонил в Мурманск.

– Приезжайте, что с вами поделаешь, – ответил Павел Григорьевич со вздохом, словно принимал умопомрачительно трудное решение. – Есть одна единица. Но только мэнээсом. Как, согласны? Тогда в начале недели будьте здесь, а то и ее кому отдам.

– Извините, вы ведь Горюнов? – подошла к нему строго одетая дама из оргкомитета, когда все вышли на перерыв и кучковались вокруг длинных столов с кофе, водой и бутербродами. – С вами хочет познакомиться господин Фредерик Бэр. – И она кивнула в сторону длинного человека с рыжей, но уже седеющей бородкой. Господин Фредерик Бэр в это время беседовал с московским академиком Новожиловым. – Вам переводить или вы справитесь сами?

– Думаю, что управлюсь.

– Пойдемте, я вас представлю… – И она, ловко лавируя между группками закусывающей публики, устремилась к господину Бэру. Так что Николай Николаевич успевал за ней с трудом.

– Мистер Бэр, это – господин Горюнов.

Академик Новожилов как раз отговорил свое, увидел другого интересного собеседника и стал энергично продвигаться к нему. А Николай Николаевич постарался бросить незаметный мгновенный взгляд на бейджик мистера – закрепленную на пиджаке табличку с фамилией и прочими данными. «США. Штат Аляска. Международный институт экологических исследований», – прочитал он.

Так вот какой этот Фредерик Бэр! Уж сколько лет он читал и его статьи, и книги, которые у нас так и не удосужились перевести, читал в Голландии по-английски. Но только он воспринимал его имя как Фридрих Бар. Сколько же ему лет?