Леонардо попытался утешить девушку, сказав, что душа ее брата покинула этот мир с молитвой. Не желая волновать ее, он, однако, не упомянул, что опасность пока не миновала. В судорогах агонии лев наносит самые страшные удары, Чезаре Борджиа все еще угрожал им. Рассчитывать на то, что он побежден, было бы ошибкой, которая могла дорого обойтись.

В то утро, когда сознание девушки прояснилось и в ее состоянии наступило явное улучшение, в Винчи прибыл Боттичелли. Терзаемый неизвестностью, он ослушался Леонардо, не в силах усидеть во Флоренции или Пизе, когда последняя наследница священного рода находилась во власти болезни и, возможно, не выживет. Вне себя от беспокойства, он пренебрег распоряжениями Леонардо и явился в его небольшой дом. Леонардо не стал его за это упрекать. Он принял друга, попросив, правда, не тревожить Абигайль разговорами. Леонардо ограничился уверениями, что девушке лучше, она поправляется, и сильнее скорби по погибшему брату-близнецу была надежда на благополучие священного рода. Девушка гордилась своим высоким предназначением и держалась, невзирая на юный возраст и слабости, свойственные женскому полу, подобно благородному и мужественному рыцарю на поле брани.

Леонардо и Боттичелли беседовали внизу, отдавая должное доброй сладкой мальвазии, а в это время на втором этаже брат Джакомо читал девушке, лежавшей в постели, строфы из «Божественной комедии» Данте Алигьери.

Земную жизнь пройдя до половины,

Я очутился в сумрачном лесу,

Утратив правый путь во тьме долины.

Каков он был, о, как произнесу,

Тот дикий лес, дремучий и грозящий,

Чей давний ужас в памяти несу!

Так горек он, что смерть едва ль не слаще.

Но, благо в нем обретши навсегда,

Скажу про все, что видел в этой чаще.

Не помню сам, как я вошел туда,

Настолько сон меня опутал ложью,

Когда я сбился с верного следа.

Но к холмному приблизившись подножью,

Которым замыкался этот дол,

Мне сжавший сердце ужасом и дрожью,

Я увидал, едва глаза возвел,

Что свет планеты, всюду путеводной,

Уже на плечи горные сошел.

Тогда вздохнула более свободной

И долгий страх превозмогла душа,

Измученная ночью безысходной.

И словно тот, кто, тяжело дыша,

На берег выйдя из пучины пенной,

Глядит назад, где волны бьют страша,

Так и мой дух, бегущий и смятенный,

Вспять обернулся, озирая путь,

Всех уводящий к смерти предреченной.

Когда я телу дал передохнуть,

Я вверх пошел, и мне была опора

В стопе, давившей на земную грудь.

И вот, внизу крутого косогора,

Проворная и вьющаяся рысь,

Вся в ярких пятнах пестрого узора.

Она, кружа, мне преграждала высь,

И я не раз на крутизне опасной

Возвратным следом помышлял спастись.[21]

Монах читал поэму с глубоким чувством. Девушка выглядела умиротворенной. Наверное, ее больше успокаивал мерный ритм стиха, а не смысл слов. Поэзия обладает магической силой, словно погружая в транс читателя или слушателя, отгораживая его от внешнего мира тонкой переливающейся пленкой и увлекая в мистический мир вечности и детских сновидений… Поэтому брат Джакомо перепугался, решив, что с Абигайль случился припадок, когда она забилась на постели и зажмурилась, испуская жалобные стоны. Она закуталась в простыни, и прижалась спиной к высокой спинке кровати, и стала подниматься по ней, извиваясь, как змея, чей путь к бегству преградила сплошная стена.

— Синьоры, сюда! — с отчаянием закричал монах. Он не знал, что делать.

Леонардо и Боттичелли уже бежали по лестнице на второй этаж, привлеченные непрерывными стенаниями девушки.

— Что случилось? — воскликнул Леонардо, впрочем, не ожидая ответа. Он крепко обнял Абигайль, прижав к груди, и погладил по голове. — Все прошло, все хорошо…

Боттичелли со страхом наблюдал за этой сценой, притулившись в углу. Свет в комнате оставался приглушенным, и художника почти полностью скрывала тень. Он прижал руку ко рту и с силой прикусил указательный палец.

Несмотря на усилия Леонардо успокоить девушку, Абигайль перестала конвульсивно вздрагивать, лишь провалившись в беспамятство. Леонардо положил ее на кровать и осторожно укрыл. Затем он повернулся к брату Джакомо и спросил:

— Отчего ей стало плохо? Что произошло?

— Я не знаю, — промолвил монах в замешательстве. — Она слушала поэму. Все было прекрасно и вдруг…

— Не случилось ничего необычного? Вспомните, пожалуйста, — настаивал Божественный.

Монах подумал несколько мгновений и покачал головой. Он не понимал, что могло привести девушку в такое состояние. Он был растерян, как и оба художника.

— Ладно, тогда еще подежурьте около нее. Позднее я вас сменю.

Леонардо сжал руку Боттичелли, давая понять, что надо уходить. Они спустились на первый этаж. Внизу они некоторое время ломали голову над произошедшим. В чем кроется причина столь сильного возбуждения, внезапного и явно безосновательного? Возможно, девушка еще не примирилась со смертью брата. Но это никак не объясняло приступа сильнейшей паники. Нет, Леонардо чувствовал: дело в другом, существовало что-то еще…

Боттичелли также не находил приемлемого объяснения происшествию. Подумав как следует, он мог бы, наверное, догадаться. Только подобная вероятность повергала его в ужас.

Чезенатико, 1503 год

Вслед за протяжным утробным воплем, словно вырвавшимся из недр ада, последовал звон большого стекла, разлетевшегося на тысячи осколков. Красивое и ни в чем не повинное венецианское зеркало пало жертвой гнева Чезаре Борджиа, метнувшего в него свой кинжал вместо того, чтобы вонзить клинок в начальника стражи. В иное время он не задумываясь так и поступил бы, но теперь ему были нужны все его люди, каждый из них.

При известии о бегстве заложников он впал в неистовую ярость. Глаза его сверкали, словно огни святого Эльма на мачтах корабля. Да, именно заложников, ведь эти двое являлись также и заложниками. Если бы первоначальный план провалился, и союз с потомками святого семейства не совершил чуда, сокрушив всех его врагов, тогда Борджиа мог бы использовать наследников крови как разменную монету. Очень важно заранее позаботиться о запасных вариантах. Слишком рискованно вступать в игру, имея наготове только один план действий. Если задуманное не пойдет как надо, не сработает, поражение неминуемо.

Теперь Борджиа в полной мере начал осознавать последствия случившегося. Сокрушительное падение, казалось, уже невозможно остановить. Он боролся, зубами и ногтями цепляясь за власть. Такие люди, как он, держатся, пока сила на их стороне. Малейшая слабость для них фатальна, поскольку никто не питает к ним добрых чувств. Только страх помогает им балансировать на вершине. Когда страх ослабевает, возмездие униженных (чаще, чем справедливость) превращается в занесенный меч, рано или поздно падающий на их голову.