все равно всем остальным твердить будут, что: «Не было этого! Никогда не было! Вот те крест!» И даже татарин Ильхан, совершенно честными глазами на вас глядя, в подтверждение правдивости своей широко креститься станет. Честные люди, одним словом.

Ну да ладно…

Свел этих ребятишек вместе один очень славный из себя университет. Замечательный это университет, товарищи дорогие! Расположили его отцы-основатели на городском челе, на территорию и просторы не скупясь. Занимал он тогда огромное пространство, по размеру своему ну никак не меньше трех-четырех городских кварталов. Правда, многочисленные корпуса разнообразных наук и лабораторий раскинулись по университетской территории без какого-либо генерального плана, хаотично и просто по принципу «тут строить было удобно» или «да был тут уже этот дом». Сами же корпуса и здания отличались таким разнообразием архитектурных стилей, что о единой архитектурной гармонии всего комплекса говорить не приходилось совсем.

Был там и новенький, с иголочки, корпус естественных наук, блистающий советским кубизмом серого бетона и огромными окнами под потолок. Был и корпус физики с математикой. Типичное четырехэтажное здание советского модернизма, прошедшее в своей истории путь от рабочего общежития до вместилища пылких умов математически одаренной молодежи. Был и корпус русского языка и литературы. Ярчайший образчик сталинского ампира, в двух своих этажах вместивший какой-то странный уют и очевидное желание в этих стенах учиться и учиться. Было там даже небольшое зданьице начальной военной подготовки. Глядя на него, можно было сделать однозначный вывод, что в этом некогда овощном хранилище просто прорубили несколько окон и принесли в него несколько плакатов с видами формы военнослужащих. И все это богатство стилей учебных корпусов утопало в буйной растительности тенистых аллей и зеленых зарослей, покрывающих собой практически всю территорию, за исключением разве что стадиона. На стадионе почему-то не росло ничего. Не то что газон какой или кустик чахлый. На нем даже сорняки не росли. Но это мало кого расстраивало, и в футбол резались, ни минуты не переживая, что под ногами нет газонов стадиона «Уэмбли». В общем, была это полная вакханалия стилей и архитектурных измышлений, объединенных одним гордым названием «университет».

Так же, принимая во внимание, что размещался он в очень южном узбекском городе тогда еще нашей общей Родины, совершенно логично, что на его территории была не одна и даже не две чайханы, за недорого кормящих и студентов, и преподавателей вкуснейшим пловом и лагманом практически в любое время суток.

Вот это-то славное заведение и собрало наших героев под своими тенистыми сводами, дабы взрастить из них свет науки и основу будущей академической школы. Объединившись же в дружной студенческой семье, они практически сразу стали баламутами, сплотившись в небольшой коллективчик быстро и бесповоротно. Ваню и Эдика пьянил вкус взрослой жизни, пришедшей на смену школьной парте, а Юрка с Ильханом, оба отдавшие свой долг Родине, по паре лет прослужив в армии, просто радовались возможности вернуться в еще недавнее ученическое прошлое, на некоторое время забыв о жестком, а порой и жестоком опыте прошедших лет службы. Так что, как сказал бы любой психолог, тут совершенно очевидно единство противоположностей: одни старались поскорее стать взрослыми, а другие старались подольше оставаться в юношестве, пусть даже в таком, студенческом. Ну а поскольку все они выросли во времена Советского Союза, какого-либо грандиозного разрыва в социальном статусе или семейном достатке между ними, конечно же, не было. Оттого и слились достаточно быстро в едином порыве, будучи детьми одной эпохи, одной идеологии, одного кодекса чести, привитого им пыльными улицами и закоулками родных городов. Встретившись еще на вступительных экзаменах, они крепко ухватились друг за друга, чтоб потом все пять лет универа уже больше не отпускать.

Ваня с Эдиком, еще по весне сидевшие за школьной партой, вступительные экзамены в универ не то чтобы с особой легкостью, но сдали. Юрка же, перед тем два года в армии отслуживший, никак не развивающей утонченные математические способности личного состава, и отпахавший почти год в строительной бригаде, сдавал вступительные экзамены с жутким скрипом и парочку из них, чего уж греха таить, практически не сдал. Однако, вопреки логике и парочке полученных неудов, ему сильно подфартило. Все дело в том, что в тот год на физмат, куда вся эта дружная компашка и поступала, конкурс был меньше полутора землекопов на одну задачку по арифметике, и приемная комиссия, разгоряченная процессом «чистки двоечников», разогнавшись, зачистила практически всех абитуриентов, пропустив в поток из двадцати четырех запланированных студентов всего одиннадцать человек. Видимо, на каком-то итоговом собрании председателю комиссии был дан укорот свыше и ценное указание брать лучших из худших, потому как и «бюджета могут не дать», и «потом сам же, дурак, без премии останешься». Комиссия откатилась немного назад и милостиво пригласила на обучение тех, у кого неудов было меньше половины от всех полученных оценок.

Одним таким счастливчиком оказался Юрка, уже было махнувший рукой на перспективу светлого будущего советского Анри Пуанкаре и уже пакующий свой плотницкий инструмент для триумфального возвращения в лоно родной строительной бригады. Будучи вызванным в приемную комиссию и получив вопрос, будет ли он старательно учиться, если его в университет таки примут, Юрка ответил, что обязательно будет. И будет не просто «старательно», а изнуряюще тяжело, стирая мозги в кровь и ежедневно поминая добрым словом каждого из членов комиссии. Председатель, видимо давно мечтавший, чтоб его поминали добрым словом, удовлетворенно хмыкнул и внес Юрку в списки поступивших.

Так они и стали студентами. Баламутить же начали чуть ли не с первого учебного дня. В день торжественного собрания, посвященного приему в студенты и праздничной выдаче студенческих билетов и зачеток, Ваня и Эдик орали так громко, что казалось, будто бы радовались они не простым картонкам, а личной победе в Столетней войне. Причем орали они не на улице, где каждому добропорядочному сумасшедшему орать ну никак не возбраняется, а непосредственно в актовом зале. Вот как только заветные картонки получили, так и орать от радости начали. При этом давали друг другу «пять» и одной, и двумя ладошками, и снизу, и из-за спины, и с разворотом, и даже ногами. Председатель комиссии, выдававший студенческие билеты, по глазам которого было видно, что он готов был убить этих двоих, скрежетал зубами и пылал взором, но подобно японскому самураю стоически сдерживался. Что-то не давало ему начать орать и материться в ответ. Я думаю, что уже однажды полученное им высшее образование, статус целого преподавателя университета и ожидание скорой премии не давали.

Юрка же, до того ходивший в строгих брюках,