– Не надо, Кэл. Не пытайся меня утешать. Мне будет только хуже. – В ее глазах отражался целый спектр эмоций. – Вот что я пыталась сказать тебе! Я не заслуживаю твоего сочувствия, утешений и прощений. И, черт возьми, я не заслуживаю твоей любви. Я никогда не была достойна тебя, тем более сейчас.

– Перестань нести чушь! – ору я, не в силах совладать с эмоциями. – Перестань додумывать и говорить за меня, просто послушай. – Я заставляю себя сделать глубокий вдох, чтобы успокоиться. – Я. Прощаю. Тебя.

Я беру ее за подбородок и разворачиваю к себе.

– Я люблю тебя. И знаю, что ты тоже меня любишь. К черту всех остальных. К черту то, что обо мне говорят. Мне плевать. Только ты мне всегда была важна.

Она протягивает руку и кладет ладонь мне на щеку. Я прижимаюсь к ее руке, желая прикосновений, словно спасительной прохлады Массачусетса.

– И ты важен мне, – нежно шепчет она сквозь слезы. – Но ты больше не владеешь частичкой моего сердца.

От ее слов у меня скручивает все внутренности, и что-то внутри обрывается.

– Оно принадлежит тебе целиком, – тихо добавляет она. Мое страдание с поразительной скоростью сменяется эйфорией.

Я открываю рот, чтобы заговорить, но она прижимает палец к моим губам, и я наслаждаюсь ее прикосновением. Я высовываю язык и пробую ее на вкус. Ловя ртом воздух, она отдергивает руку.

– Что бы ты ни сказал, ничего нельзя исправить. Я все испортила. Я сделала это. Не ты. Я не могу позволить тебе взять вину на себя, и ты тоже не должен. Я приняла свою судьбу. Смирилась с тем, чтобы отпустить тебя.

– А-а-а-а-а-а! – Я сжимаю руль с едва сдерживаемым разочарованием. Мы ходим гребаными кругами. У меня буквально мозг сводит. Я резко поворачиваюсь к ней. – Сколько раз мне нужно повторить? Я прощаю тебя! Почему этого недостаточно?

На ее лице появляется суровая решимость, когда она серьезно и пристально смотрит на меня.

– Ты не представляешь, как бы мне этого хотелось! – Она открывает дверцу и спускает одну ногу на тротуар быстрее, чем я успеваю сделать вдох. – Но это невозможно.

Я в раздражении вскидываю руки вверх.

– Почему, черт возьми? Почему невозможно? Что, мать твою, не так на этот раз?

– Потому что я сама никогда не смогу себя простить.

Лана

После такой встречи сон как рукой сняло. Я никак не могла отключить мыслительные процессы и весь час перед сменой провела в разглядывании потолка, пытаясь избавиться от мыслей о Кэле. Впрочем, занятие оказалось бесполезным. Давным-давно он заявил права на постоянно обитание в моем сердце и в моей голове.

* * *

Сегодня в центре поддержки жертв изнасилований относительно тихо. Понедельники всегда бывали такими, без запланированных терапевтических групп. Я зеваю, печатая отчеты, которые мне поручила Бренда час назад. За последние шестьдесят часов, минувших с бессонной ночи субботы из-за прорезывания зубов у Хьюсона, до сегодняшней бессонницы мне удалось поспать не больше восьми. Я держусь на кофе и адреналине, пытаясь заполнить пустоту хоть чем-то, кроме парня, который отказывается уйти из моей жизни.

Бренда входит в офис и кладет руку мне на плечо.

– Побудешь с клиенткой, пока Люсинда не будет готова принять ее?

– Есть риск, что сбежит? – предполагаю я, и она кивает.

Появиться здесь для многих девушек уже считается большим шагом, но некоторые из них не могут идти до конца и сбегают еще до разговора с кем-то из консультантов центра. Я не могу вообразить, насколько тяжело иметь дело с чем-то столь глубоко травмирующим. Мои задачи в основном сводятся к подаче кофе, печатанию писем, отчетов и различных бухгалтерских ведомостей, но иногда Бренда просит меня посидеть с некоторыми из девушек, чтобы оказать моральную поддержку.

Я не могу не замечать иронии происходящего.

Прежде чем я начала работать тут волонтером, я честно рассказала о том, кто я и что натворила, а также то, почему для меня важно здесь работать. После нападок я не могла выбросить из головы настоящих жертв и полагала, что сойду с ума, если не попытаюсь что-нибудь исправить.

– Привет, – говорю я девушке, сжавшейся на низком диванчике у кабинета Люсинды. – Не возражаешь, если присяду рядом с тобой? – Она смотрит на меня испуганными глазами. – Могу предложить воду, чай или кофе.

– Не отказалась бы от воды, – отвечает она робкой улыбкой. Кивнув, я направляюсь в кухню и беру для нее бутылку. Вернувшись, сажусь рядом с ней и протягиваю воду. Мы сидим молча. В большинстве случаев девушкам необходима просто моральная поддержка. Иногда мы болтаем обо всем на свете, кроме причин их посещения этого места.

– Ты давно здесь работаешь? – спрашивает она немного погодя.

– Пару месяцев. Я новенькая в Университете Флориды. Въехала в общежитие только в конце августа.

– Я училась во Флоридском международном университете в Майами, по крайней мере до тех пор, пока… – Ее нижняя губа дрожит, когда она подносит бутылку к губам.

– Впервые здесь? – мягко спрашиваю я, и она кивает. Мы снова погружаемся в молчание.

– Никто не знает, как реагировать, – выпаливает она пару минут спустя. Я всецело переключаю на нее свое внимание. – Моя семья не может смотреть мне в лицо, мой парень боится прикасаться ко мне… – Ее нижняя губа дрожит. – Мне казалось, что самое страшное позади, когда я сбежала от… него, но весь кошмар после этого только начался. – Ее тело бьет дрожь, и мне больно за нее. Я крепко сжимаю руку девушки.

– Мне очень жаль, что с тобой это произошло.

– Не знаю, смогу ли я сделать это. Когда давала показания, мне пришлось пару раз снова пережить это. И с каждым разом это дается все сложнее.

– С Люсиндой очень легко общаться. И никто ничего от тебя не ждет. Ты можешь рассказать больше или меньше, как сочтешь нужным.

Она сильнее сжимает мою руку.

– Это помогает?

– Я не могу ответить, исходя из личного опыта, но, думаю, да. Я вижу одних и тех же девушек каждую неделю, и они говорят, что терапия помогает им справляться.

– Я думаю, что мой парень порвет со мной. – Ее глаза наполняются слезами. – Мы были вместе шесть лет, и я знаю, что он винит себя из-за того, что его не было рядом, чтобы защитить меня. Понимаете?

– Людям, которые тебя любят, трудно видеть твои страдания. – Это я могу подтвердить исходя из личного опыта. Хотя сочувствие моих родных и близких было неуместным, потому что я грязная маленькая лгунишка. Я и не имела права на их сострадание.

Новая волна отвращения накатывает на меня, но я отмахиваюсь от нее. Речь сейчас не обо мне.

Дверь Люсинды незаметно открывается, и предыдущая посетительница выходит в коридор, не поднимая головы и не глядя ни на кого из нас.