Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Джейми принес тебе рогалики из «Забара», Гарри. Хочешь? – спросила мама.
Я поднял повыше пакет с угощением, стоя в дверях (мне не хотелось заходить в палату), улыбаясь и чувствуя себя моделью в телевикторине «Угадай цену».
Дядя Гарри сказал ыг.
– В смысле «да»? – уточнила мама.
Дядя Гарри сказали ныг и замахал на меня руками. Не обязательно было уметь читать мысли, чтобы понять, что имелось в виду: Никаких чертовых рогаликов.
– Хочешь выйти на улицу? Погода чудесная.
Я сомневался, что дядя Гарри вообще понимал, что такое «погода» и «выйти на улицу».
– Я тебе помогу, – сказала мама, протянув ему руку.
– Нет! – сказал дядя Гарри. Не ныг, не ыг, не гы. Он сказал «нет». Четко и ясно. Его глаза широко распахнулись и наполнились слезами. А затем он спросил, так же четко и ясно: – Это кто?
– Это Джейми. Ты знаешь, кто такой Джейми, Гарри.
Только он больше не знал, кто я такой, и сейчас он смотрел не на меня. Он смотрел куда-то поверх моего плеча. Можно было не оборачиваться, я и так знал, кто стоит у меня за спиной. Но я все равно обернулся.
– Это наследственное, – сказал Террьо. – Передается у вас в роду по мужской линии. Ты станешь таким же, как он, Чемпион. Сам не заметишь, как оно грянет.
– Джейми? – спросила мама. – У тебя все хорошо?
– Да, все хорошо, – сказал я, глядя на Террьо.
Но все было плохо, и ухмылка Террьо говорила, что он это знал.
– Уйди! – сказал дядя Гарри. – Уйди, уйди, уйди!
И мы ушли.
Все трое.
Я уже почти решился рассказать обо всем маме – я больше не мог держать все в себе, пусть даже мама расстроится и испугается, – однако, как говорится, судьба распорядилась по-своему. Это было в июле 2013-го, примерно через три недели после нашей последней поездки к дяде Гарри.
Рано утром, когда мама собиралась на работу, ей позвонили. Я сидел в кухне, еще полусонный, и ел хлопья с молоком. Мама вышла из спальни, на ходу застегивая молнию на юбке.
– С Марти Беркеттом случилась маленькая неприятность. Ночью он встал – видимо, чтобы сходить в туалет, – обо что-то споткнулся, упал и растянул мышцу в бедре. Он говорит, у него все в порядке, и, может быть, так и есть. Или он пытается изобразить из себя крутого мачо.
– Да, – сказал я, в основном потому, что всегда проще согласиться с мамой, когда она в спешке собирается на работу и пытается делать три дела одновременно. Про себя я подумал, что мистер Беркетт уже староват для того, чтобы изображать из себя крутого мачо, хотя было прикольно представить его в главной роли блокбастера «Терминатор: годы на пенсии». Как он размахивает своей тростью и говорит сакраментальную фразу: «Я еще вернусь». Я поднес миску ко рту и принялся выхлебывать оставшееся на донышке молоко.
– Джейми, сколько раз я тебе говорила, что не надо так делать?
Я не помнил, чтобы она говорила такое хоть раз, потому что давно научился пропускать мимо ушей большую часть родительских наставлений, особенно тех, что касались застольных манер.
– А как мне тогда все доесть?
Мама вздохнула.
– Ладно, не важно. Я приготовила нам на ужин картофельную запеканку, но мы можем поужинать гамбургерами. Если, конечно, ты выкроишь время из своего плотного графика развлечений и вместо того, чтобы смотреть телевизор или играть в игры на телефоне, отнесешь запеканку Марти. Я сама не смогу. День очень хлопотный, все расписано по минутам. Тебе, конечно, не хочется к нему ехать? Но было бы здорово, если бы все-таки съездил, а потом позвонил мне и сказал, как у него дела.
Я ответил не сразу. Я сидел как пришибленный. Словно меня шарахнули молотком по башке. Иногда мысли именно так и приходят. И еще я себя чувствовал полным придурком. Почему я сам не подумал о мистере Беркетте?
– Джейми? Прием, прием. Земля вызывает Джейми.
– Да, – сказал я. – Я с удовольствием к нему схожу.
– Правда?
– Ага.
– Ты не заболел? Может, померяешь температуру?
– Ха-ха, – сказал я. – Очень смешно.
Она схватила свою сумку.
– Я дам тебе денег на такси…
– Не надо. Я прогуляюсь пешком.
– Правда? – Мама опять удивилась. – Всю дорогу до Парк-авеню?
– Ага, мне будет полезно пройтись.
Тут я немного соврал. На самом деле мне надо было хорошенько подумать и убедиться, что моя идея действительно хороша, а если да, то еще надо было сообразить, как все рассказать.
С этого места я начну называть мистера Беркетта профессором Беркеттом, потому что в тот день я очень многому у него научился. Но прежде чем приступать к моему обучению, он меня выслушал. Я уже говорил, что мне было необходимо с кем-нибудь поговорить, чтобы не держать все в себе, но я даже не подозревал, какое огромное облегчение я испытаю, когда сниму с себя этот груз, пока и вправду не выговорился.
Он подошел к двери, опираясь не на одну трость, как обычно, а на две. Он весь просиял, когда увидел меня, так что, наверное, он был рад компании. Дети – эгоистичные существа, поглощенные исключительно собой (если вы были ребенком, то сами знаете, ха-ха-ха), и только позже я понял, что после смерти жены ему, наверное, было очень одиноко. Да, у него была дочь, но я ни разу не слышал, чтобы она приезжала его навестить; это к вопросу об эгоистичных детях.
– Джейми! Ты явился с дарами!
– Это просто картофельная запеканка, – сказал я. – Какой-то простущий пирог.
– Наверное, все же пастуший пирог. Наверняка очень вкусный. Будь любезен, положи его в холодный шкаф. А то я… – Он вскинул руки, оторвав обе трости от пола, и на мгновение я испугался, что он сейчас упадет прямо мне под ноги, но он устоял, вовремя вернув трости на место.
– Да, конечно.
Я пошел в кухню. Мне жутко нравилось, как он называл холодильник холодным шкафом, а автомобили – моторами. Он был человеком старой закалки, до мозга костей. А еще он называл телефон телефунгусом. Это было так круто, что я сам стал использовать это словечко. И использую до сих пор.
Положить мамин гостинец в холодный шкаф не составило никакого труда, потому что внутри было практически пусто. Профессор Беркетт вошел в кухню следом за мной и спросил, как у меня дела. Я закрыл холодильник – холодный шкаф, – повернулся к нему и сказал:
– Если честно, не очень.
Он приподнял кустистые брови.
– Что-то случилось?
– Это долгая история, – сказал я, – и вы, наверное, решите, что я рехнулся, но мне надо с кем-нибудь поговорить, и я выбрал вас.