Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Марк отодвинул стул от стола.
— Ладно. Я не хочу чистить дороги.
— Тогда марш в свою комнату, — выпалил папа.
Очень нелепо видеть, как взрослого человека в наказание отправляют в его комнату. Марк мгновенно потух. Хотя таким он выглядел всю последнюю неделю. Эдакая большая тень человека, которая вроде занимает столько же места, сколько он сам, но при этом ничегошеньки не весит.
После ужина я решила подняться к нему в комнату, сжимая в руке пакет со спринг-роллом — своеобразный жест перемирия, — и постучалась.
— Можно войти?
— Да.
Марк сидел на кровати в окружении учебников, которые ему предстояло освоить.
— Спасибо, но мне это нельзя.
— Точно.
Я спрятала пакет за спиной.
— Э, Марк. — Я понизила голос. — Деньги у меня. Ну, те, что за экзамены. Я их нашла… дома. Я могу тебе их вернуть.
Не знаю, какого ответа я ждала от Марка. Не знаю, думала ли я, что он будет на меня злиться. Я вспомнила того мальчугана, который во Флориде донес злому старику, кто забрал все камни из бассейна. Я чувствовала себя совсем как Марк тогда, но все было совершенно по-другому.
— Давай, — ответил он так же тихо.
— Это твои деньги, — ответила я. — Понятия не имею, зачем я их взяла. Прости.
— Все в порядке, — сказал Марк. — Это не мои деньги.
— Окей, но я их все равно верну.
— Ладно.
Я вышла из его комнаты с тем же нетронутым жирным пакетом.
Чтобы как-то помочь по дому, я вынесла мусор, а потом осталась постоять на улице под лунным светом и доесть остывший спринг-ролл (мне диета ничего не запрещала). Я слышала, как в мамином кабинете ругаются родители. При нас они обычно старались не спорить друг с другом.
Я была все той же невероятно глупой Молли из маминой книжки. У меня не было ничего, кроме вопросов, да и сами вопросы, вероятно, были неправильными.
Кому какое дело, врал Марк о Тодде или нет? Дети вредные и злые. Люди могут дружить, дружить с погаными людьми, которые толкают их на поганые поступки, а потом резко рассориться. Верно?
Но тогда…
Почему Тодд умер? Неужели это дело рук какого-то преподавателя? И почему тогда он его убил? Здесь явно был еще целый пласт различного дерьма, про которое даже вопросов не задашь, потому что вообще не знаешь, что этот пласт существует.
Я прошла обратно к дому. Внутри было почти так же тихо, как и в парке. Я разулась и поставила свои ботинки в коридоре рядом с обувью остальных членов своей семьи.
Тодд. Розовые розы
День похорон Тодда был самым холодным на памяти всех собравшихся. Было настолько холодно, что все говорили только об этом. Как будто холод овладел всем вокруг, в том числе всеми мыслями.
Почти всеми мыслями.
Было так холодно, что те самые собачонки, загадившие весь парк, в котором умер Тодд, отказались в то утро выходить на улицу. Они жалобно поскулили у дверей, но так и не решились переступить своими нежными лапками порог теплого жилища.
Небо было голубым, а деревья переговаривались между собой звоном сосулек. Дороги были словно облиты чернилами: из-за почерневшего льда они стали скользкими, и машины, ехавшие в сторону церкви, виляли и петляли, будто перепивший кутила под конец долгой вечеринки. Из здоровенных машин показались тетки Тодда — все в мехах. Они были похожи на огромных медведей в разноцветных шапочках. На маме Тодда была шуба из меха лисы, шуба, принадлежавшая еще его бабушке. Когда Тодд был маленьким, он частенько забирался в мамин шкаф и прижимался к этой шубе, представляя, что это очень старый и очень спокойный домашний питомец.
На той неделе мама Тодда вместе с его тетками собрала все его вещи. Они сложили их в коробки, тщательно упаковали. Со всеми вещами, которые Тодду, по сути, были совсем неважны, и с его книжками мама и тети носились как с фарфором. На всех коробках было написано «Тодд». Одежду Тодда тетя Люси отдала на благотворительность. Тетя Лора забрала себе спицы Тодда. Оставшиеся коробки его мама выставила в гостиной. Там они и стояли, когда в дом снова приехали Гриви и Дэниелс.
— Все никак не могу набраться духу и отнести их в подвал, — сказала им мама Тодда, погладив надпись на коробке.
— Для этого нужно время, — кивнул Дэниелс.
Призрак Тодда потихоньку исчезал. Все началось, когда мама стала собирать его вещи. Ему показалось, что мир становится все меньше и его все тяжелее рассмотреть.
Гриви с Дэниелсом о нем уже не говорили. Они стерли его имя с белой доски в своем кабинете. Вместо этого написали «Джед Холлингс» — имя сорокадвухлетнего мужчины из пригорода, чье тело в замерзшем бассейне обнаружила няня его ребенка.
Возможно, Тодд и не исчезал. Может, он просто сжался до размеров крошечной частички, хранящей его сознание. Или, наоборот, расширился до невероятных размеров, растворившись в горизонте и проживая последние минуты своей жизни после смерти.
На входе в церковь мама Тодда выставила его огромную фотографию. Сделана она была во время поездки к бабушке Тодда в Ньюарк. Ее обрезали: в левом нижнем углу виднелся кусочек руки тети Люси. Мама Тодда думала, что это его любимая фотография. Но на самом деле больше всего он любил другую, сделанную в каком-то парке развлечений. На ней ему шесть, он одет в бордовый вязаный жилет и оранжевые брюки. На том снимке Тодд хвастался своим нарядом фотографу и широко улыбался. И то была настоящая улыбка, а не натянутая, как на той фотке, что висела в кабинете Гриви и Дэниелса.
Тот бордовый жилет был лучшим. У него были карманы и снаружи и внутри. Тодд думал, что он волшебный.
Тем не менее фотография, сделанная в гостях у бабушки (эту бабушку он любил), была милой. В доме бабушки всегда пахло жареным сыром, но этот запах не был противным. В доме имелся чердак, где можно было почитать. Вообще в том доме Тодд чувствовал себя в безопасности.
В церкви люди потихоньку начали занимать передние ряды. Казалось, на их верхней одежде оставался морозный налет. Они сидели и говорили о том, как же на улице холодно. В основном пришли друзья мамы из церкви и коллеги из стоматологического кабинета, где она работала. Все пришедшие уже присылали ей открытки с соболезнованиями, которые лежали сейчас дома рядом с камином.
Пришли и директор Спот
