— А где же этот Мало… лад… как ты сказал? — уточнил дед Путеня.

К словенам приезжали в основном варяжские гости из Свеаланда или с Гот-острова, люди с Северного пути обычно выбирали дорогу на запад, поэтому не все здесь знали о существовании такой страны.

— Халогаланд, иначе земля халейгов, лежит в северной части Северного пути, и, чтобы до нее добраться, нужно проплыть мимо десятка разных фюльков, — охотно пояснил Одд конунг. — Земля наша весьма обширна, никакая другая не сравнится с ней размерами, под властью нашего рода находится множество фьордов и островов. Покровителем нашей земли является бог по имени Халоги, что значит Высокое Пламя, а другое его имя — Хельги, что значит Вещий. По имени его и вся страна наша получила название Халогаланд, или Хельгланд. И боги нашей земли сильно разгневались на Иггвальда конунга, который посмел тронуть святилище Халоги. Очень скоро Иггвальд будет убит. И вы, если хотите, можете присоединиться к моей мести. Ведь и вам Иггвальд нанес обиды, а здесь ваша земля, и я уверен, что ваши боги будут помогать вам. Особенно когда вернется ландвет и принесет с собой их благословение.

— Ладно, уговорил. — Домагость покачал головой, будто сам удивлялся своему решению. — Передам ей, чтобы назад ехала.

Ишь, мы-то думали, нам мужики с копьями нужны, а оказывается, мать, Ярушку надо было вперед пустить!

Народ одобрительно загудел. Все и раньше знали, что на Яромиле, как на старшей дочери старшего рода, лежит благословение Волхова, но почему-то не связывали это с войной. А Одд обладал удивительным даром убеждения: вроде не так много он и сказал, но каждому была очевидна его мысль, будто своя собственная, правота не нуждалась в дальнейших доказательствах и можно было только удивляться, как они сами-то раньше не додумались?

Даже Милорада не возражала против того, чтобы вернуть домой Яромилу, а с ней, видимо, и прочих домочадцев. При виде Одда из Халогаланда, его кораблей и дружины никто уже не сомневался, что с проклятым Игволодом скоро будет покончено и в Ладоге снова наступит мир.

Наутро Домагость послал Доброню в Дубовик за домочадцами. Одд конунг решил, что на Иггвальда, засевшего в Вал-городе — Валаборге, как его называли варяги, — они выступят сразу, как только появится ландвет. Все старейшины с ним согласились. С ним невозможно было не согласиться — при взгляде на него сразу становилось ясно, что этот человек очень хорошо знает, о чем говорит и как следует действовать. Здесь он был чужаком и едва принятым гостем, но как-то так вышло, что власть сама собой перешла в его руки, и причиной тому были даже не три сотни хорошо вооруженной и опытной в боях дружины. «С ним сила», — сказал понимающий в этих делах Святобор, и все остальные безотчетно ощутили эту силу. Потомок многих поколений вождей и правителей, Одд знал войну как свое наследственное ремесло и чувствовал себя дома везде, куда его это ремесло приводило. Он привык быть вождем, первым бросающим копье против вражеской рати, и мирное население Ладоги, бравшее оружие в руки только ради обороны своих очагов, ощущало невольное желание признать его главенство. Все понимали, что этот человек может быть очень опасен: сложись дела по-другому, приди Одд конунг сюда вместо того же Иггвальда искать славы и добычи, он со своей дружиной легко захватил бы Ладогу и разорил дотла. Но сейчас халейги и ладожане перед лицом общего врага нуждались друг в друге, и словене готовы были доверить руководство в общей войне тому, для кого сражение — привычная стихия повседневной жизни. Одд конунг не отличался надменностью или властностью, он не пытался подавлять своей знатностью, мощью или отвагой, но в самом его непринужденном, уверенном дружелюбии ощущалось столько достоинства, силы духа и удачи, что все это внушало уважение и подчиняло людей без усилия с его стороны. Порой казалось, что в его облике сюда пришел кто-то из воинственных северных богов.

Его дружина отдыхала после путешествия и готовилась к грядущей битве, а сам он, сидя в гостевом доме в окружении ладожских старейшин, рассказывал о своих походах. Как человек учтивый, Одд считал своим долгом поведать хозяевам о землях, где побывал, позабавить и поделиться мудростью. И повести его были таковы, что даже сам Святобор, знаменитый кощунник, слушал и с изумлением крутил головой.

— Моя мать, Мальфрид дроттинг, в юности была известна как самая красивая и знатная дева Халогаланда, — рассказывал конунг. — У ее отца, Лофта хёвдинга, было очень много скота, и каждое лето она проводила на горном пастбище. И вот однажды, когда скоту уже пришло время возвращаться, она не успела закончить свою пряжу и решила остаться, пока работа ее не будет завершена. А мой отец, Свейн конунг, еще раньше был влюблен в нее и, когда услышал, что она осталась на пастбище одна, очень встревожился, потому что опасно молодой девушке оставаться одной в горах, где бродит столько ютулов, хулдр и прочей нечисти. И вот Свейн конунг поднялся на пастбище и увидел, что там полным-полно лошадей, и все они черные. Он подкрался к пастушьему домику, где оставалась Мальфрид, и заглянул в дверь. И увидел, что она сидит в нарядном платье, как невеста, рядом с ней устроился огромный уродливый ютул, а в домике полно других ютулов и хулдр, и все они очень веселы, будто празднуют свадьбу. Тогда Свейн конунг выхватил нож и метнул его так, что он пролетел через весь дом и ударил в стену над головой Мальфрид. Все хулдры и ютулы тут же исчезли, потому что эта нечисть не выносит острого железа. Тогда он схватил Мальфрид и бросился с ней бежать. Он скакал на коне по склонам гор, и тут из одной горы вышел ютул и протянул ему богато отделанный рог, наполненный каким-то напитком. Но Свейн конунг не стал его пить. Одной рукой он схватил рог, а другой тут же отрубил ютулу голову. Напиток он вылил на землю, но несколько капель пролилось на коня, и в том месте шкура тотчас же облезла. Одна маленькая капля попала на руку Свейна конунга, и там тоже осталось пятно от ожога. Тогда они с Мальфрид пустились дальше. Перед ними предстало с одной стороны ячменное поле, а с другой — луг, и они не знали, какую дорогу выбрать. Вскоре их стали нагонять ютулы, у которых украли невесту. Но из горы вышел еще один ютул, из рода, враждебного первым, и сказал Свейну конунгу: «Не скачи по ровному, скачи по неровному». Они поскакали по ячменному полю, и ютулы, не в силах их преследовать на поле, отстали. А Свейн конунг и Мальфрид благополучно добрались до дому, где и сыграли свою свадьбу. От этих событий у нас в роду остался богато отделанный рог, а также родимое пятно на руке, на том месте, куда упала капля ютулова напитка. Оно передалось всем детям моих родителей. — С этими словами Одд сдвинул рукав на левой руке и показал на внутренней стороне запястья небольшое темное пятнышко. — Оно есть и у меня, и у моих братьев Хакона и Олейва, и у нашей сестры Сванрад.

Слушатели в изумлении переглядывались. Мало того что сама повесть была столь удивительна, так ей еще имелись такие наглядные подтверждения!

— Сестра наша Сванрад, дочь Свейна, тоже выросла необычайно красивой девушкой, — продолжал Одд. — С тех пор как ей исполнилось тринадцать, очень многие достойные, знатные и прославленные люди желали взять ее в жены, и не раз нам приходилось отражать нападение тех, кто посчитал отказ в ее руке за обиду. Но она всем предпочитала Хрёрека, сына датского конунга Харальда. Он был красив собой и во всем искусен, однако беден, да и род его обременяли различные распри. Они знали, что наш отец, Свейн конунг, никогда не согласится на такой брак, поэтому однажды, когда сестре моей исполнилось пятнадцать лет, убежали из дома. Отец наш, разумеется, не смирился с их побегом и разослал людей на поиски. Поехал и мой брат Хакон. Беглецы тем временем укрылись в одной пещере в горах. И так вышло, что именно Хакону повезло напасть на след, и вскоре он их там обнаружил. Но едва он подошел к пещере, как с обрыва скатилось столько камней, что вход оказался полностью закрыт. Пришлось Хакону отступиться. Сванрад и ее возлюбленный, убедившись, что опасность миновала, проделали себе путь наружу, взяли лодку, оставленную возле горы, и переправились на один безлюдный остров. Населяли его только тролли, которыми правила королева по имени Гьёлла. Она дружески встретила Сванрад и Хрёрека и предложила остаться на острове среди ее подданных, но при условии, что они никогда не будут произносить имени Тора, врага всех великанов, ненавидимого ими, и не станут делать знак молота, которого ютулы и хулдры не могут выносить. Но вот наступил йоль, и бесчисленное множество троллей и ютулов, собравшихся на праздничный пир к королеве, стали варить мясо в огромном бронзовом котле. Сестра моя Сванрад была так поражена этим зрелищем, что, забывшись, произнесла имя Тора. И мгновенно вся нечисть исчезла, остался лишь огромный бронзовый котел. Он был так велик, что едва нашелся корабль столь вместительный, чтобы можно было его перевезти, а поднять котел сумели только семеро сильных мужчин. Этот котел теперь хранится в Синем фьорде, в доме моего отца. Хрёрек предложил его Свейну конунгу в качестве выкупа за невесту, и тогда мой отец дал согласие на их брак. Ибо котел этот обладает таким чудесным свойством, что на йольском пиру из него может есть сколько угодно гостей, и никто не уйдет голодным, пусть бы собралось хоть пять сотен человек.