Но Джон не мог уже никуда ни идти, ни даже ползти. Пришлось добровольцам поднять его и подтащить.

– Не задерживай сам себя, встань на пенёк, – велел палач. – Встать, я сказал! Петлю поправь на шейке. Так, научился, жаль, больше не пригодится. Прощай, внучек.

И Джон Макинтош повесил Джона Макинтоша.

* * *

– Что? Не удалось? – воскликнул премьер-министр.

Джон помотал головой и сел.

– Снимите с меня провода, – глухо выговорил он.

– Джон, что случилось? – вопросил Сэм. – Не прошло и минуты! Мы едва успели положить тебя на кушетку.

Джон, хрустя пальцами, прошёлся по залу, выпил стакан воды. Опять лёг, полежал, встал, посмотрел на часы.

– Ваше превосходительство, – сказал он премьер-министру, – полночь. Поедемте по домам. Завтра много дел; я привезу к вам, сэр, министра финансов. В восемь часов утра.

Первым удивительную новость принёс в Николино приехавший на велосипеде сынок начальника Плосковской почтовой станции, два раза в неделю привозивший проф. Жилинскому газеты. Поначалу, правда, мало кто что понял: по его словам, в монастыре за алтарём нашли африканскую ёрническую книгу, в которой бес и анафема, и кто её прочитает – ослепнет, а кто в руки возьмёт, навеки рук лишится…

Было утро вторника. Игорь Викентьевич занимался со студентами в церкви, и поскольку здесь, в Николине, пить ему было не с кем (как это Стас себе понимал), по утрам он пребывал в прекрасном расположении духа.

– Какую-какую книгу? – рассмеялся он. – Африканскую? Ёрническую? Сборник неприличных анекдотов из жизни кенийских негров, что ли?..

Мальчишка обиделся.

– Да, да, вот вы смеётесь, а это правда! Правда! Все знают! – прокричал он, вскочил в седло и умчался прочь, вихляя тощим задом.

– Что-то в этом духе я, кажется, читал недавно у Честертона… – сказал Жилинский, отсмеявшись. – Как там было?..

– They who looked into this book… – вспомнил Стас.

– …Them the Flying Terror took![15]– завершила цитату Алёна.

Стас с удивлением глянул в её сторону и припомнил давно позабытое: как когда-то он ей читал вслух по-английски рассказ «The Blast of the Book». Они потом долго играли в эту игру: стоило одному из них открыть какую-нибудь книгу, как другой тут же декламировал этот стишок. Эх, было же времечко, наполненное детскими играми и детскими влюблённостями! Вернётся ли оно к нему? Вряд ли.

Посмеялись да забыли бы, но в среду вечером из Рождествена вернулась бабка Прасковья, навещавшая мужа, занятого на строительных работах в монастыре, и тоже заговорила о бесовской книге. Название ей не запомнилось, но адский огонь, вылетающий из книги и выжигающий глаза читателю, в её рассказах тоже присутствовал. А когда она упомянула о приезде научного светила из столицы и назвала фамилию академика Львова, Жилинский разволновался не на шутку. С Андреем Николаевичем Львовым он был хорошо знаком. Пламя не пламя, но если уж учёный такого масштаба прикатил в эту глухомань – и впрямь, видать, случилось нечто из ряда вон выходящее.

Решено было в четверг с утра поехать в Плосково-Рождествено и разобраться на месте, что там за африканское ёрничество обнаружилось, ради которого академики прилетают на рысях.

Поначалу профессор собрался ехать поутру вместе с Маргаритой Петровной, оставив студиозусов под опекой местного батюшки. Но девицы, которым вся эта практика уже до смерти надоела, тут же окружили учительницу и стали жалобно канючить, причём наиболее умело – то есть максимально противно – это делала Саша Ермилова: мол, расстаться с вами, дорогая Маргарита Петровна, нам невмочь, и т. д. Лишь Ангелина Апраксина и Катенька Шереметева не участвовали в этом show; они были благородные, такого поведения не могли себе позволить и стояли в сторонке, смущённо улыбаясь.

Но вот кому-кому, а Стасу сообщение о найденной за алтарём книге добавило ударов сердца. Первая, ликующая мысль была: «Это же моя книга!» Вторая, отрезвляющая мысль: «Этого не может быть, ибо сны не становятся явью, а всегда только наоборот». И третья, совершенно убийственная: «А если это правда, и книга в самом деле та, любимый, заветный Афродитиан?..»

В общем, он решил немедленно идти в Плосково. Если отправиться в путь прямо сейчас, к полночи доберётся. Положим, до утра они с Матрёной найдут чем заняться: шутка ли – он её пять лет не видел, соскучился же! А с первыми петухами – в монастырь, небось не откажет отец Паисий ему в лицезрении находки. И он ушёл бы, но тут девчонки дожали-таки Маргариту; она поговорила с профессором и вернулась с вестью, что «все едут, если удастся решить вопрос с транспортом». После чего пригласила к Жилинскому Стаса. Выяснилось, что решать «вопрос с транспортом» именно ему и придётся.

– Говорят, что вы, Станислав Фёдорович, с лошадьми управляетесь не хуже крестьянина, – сказал профессор. – Здешний староста готов нам предоставить лошадь с дрожками, но без возницы. Если бы вы соблаговолили… э-э-э… исполнить данную обязанность, я был бы вам весьма… э-э-э… тэк-сэзэть…

– Да ведь в дрожки-то все не уберутся! – перебил его Стас.

– То-то и оно! – закивал профессор. – Если бы вы… тэк-сэзэть… взяли на себя труд переговорить со старостой, чтобы дали подводу…

– Ежели вы, Игорь Викентьевич, к поездкам на дне подводы непривычны, – честно сказал Стас, – то давайте лучше пойдём пешком. У неё же рессор нету.

– Пешком?.. – переспросил профессор с некоторым ужасом.

– С другой стороны, не Бог весть какой конец, – сжалился над ним Стас. – Можно и вытерпеть.

Выехали настолько рано, насколько смогли, то есть совсем не рано. Дорога была грунтовой, и, разумеется, скорость приходилось держать оскорбительно небольшую. Стас мог бы и наддать, но сдерживал лошадку, поскольку на каждом ухабе из подводы нёсся невыносимый визг. Василиади с Вовиком не выдержали этого акустического сопровождения, вылезли из подводы и пошли пешком; вслед за ними выскочил из подводы и Витёк Тетерин, а за ним и Санёк Ваховский. Парни быстро скрылись из виду, обогнав подводу. Как они шли – загадка, но в Рождествене появились позже остальных. А Стас довёз основную группу к полудню.

Дорога шла сперва обрывистым берегом реки, вдоль поля, колосящегося налитым ячменём, затем свернула в лес. Здесь к мучениям, которые испытывали ехавшие в подводе пассажиры, прибавились жирные лесные комары – непуганые наглые твари. Стас, впрочем, их не замечал; привык за пять лет жизни в Ондриевом граде.

К монастырским воротам подъехали одновременно с пролёткой, из которой, отдуваясь, выкарабкался крупный пузатый господин с обширной окладистой бородой и в сюртуке и принялся шёпотом ругаться с извозчиком.