– Значит, то, что здесь произошло, попадет в официальный отчет, включая мое присутствие здесь и все остальное?

– Совершенно верно, так и будет. Вы сами приняли решение приехать сюда, я тут совершенно ни при чем. И вам придется жить дальше с последствиями вашего поступка.

– Знаю, но я не рассчитывал, что события примут такой оборот.

– Жизнь полна сюрпризов.

– Послушайте, а вам действительно необходимо отправлять отчет по инстанциям?

– Ваше присутствие здесь в любом случае отмечено в официальных бумагах, мистер Фиске, вне зависимости от того, что произошло в комнате для посетителей. Ваше имя значится в книге, и там же стоит номер пропуска.

– Похоже, я плохо подумал…

– Пожалуй. Насколько я понимаю, вы не слишком сведущи в делах армии? – Майкл стоял с несчастным видом, и Рэйфилд задумался. – Послушайте, мы должны составить рапорт, но при прочих равных я могу не отправлять его по официальным каналам. Возможно, из него получится исключить ваше присутствие здесь, в тюрьме.

Майкл с облегчением выдохнул.

– Вы можете это сделать?

– Возможно. Вы же юрист. Как насчет quid pro quo?[11]

– В каком смысле?

– Я выброшу рапорт, а вы – ходатайство. – Он помолчал, глядя на молодого адвоката. – Это позволит правительству сэкономить на очередном гонораре для адвоката. Хочу сказать, благослови, Боже, права каждого обращаться в суд, но это уже начинает надоедать.

– Мне нужно подумать, – сказал Майкл, отвернувшись. – В любом случае в ходатайстве имеются определенные технические недостатки. Возможно, вы и правы.

– Я прав. Не хочу портить вам карьеру. Мы просто все забудем. И, надеюсь, я не прочитаю про это дело в газетах. В противном случае ваше посещение тоже перестанет быть тайной. А теперь прошу меня простить. – Рэйфилд развернулся на каблуках и зашагал прочь, оставив за спиной расстроенного Майкла.

* * *

Рэйфилд направился прямо в свой кабинет. Подозрения Руфуса были совершенно обоснованными; на внутренней стороне стола в комнате для посетителей имелось подслушивающее устройство, которое практически сливалось с деревом. Рэйфилд еще раз прокрутил разговор между Майклом и Руфусом. Кое-что ему помешал разобрать стук ручки по столу, а радиоприемник полностью заглушил все, о чем говорили Руфус и Райдер. Хармс не был дураком, однако Рэйфилду удалось узнать достаточно, чтобы понять, что у них потенциально очень серьезная проблема. И беседа с Майклом не решила его дилеммы – по крайней мере, окончательно. Он взял телефонную трубку, набрал номер и короткими четкими предложениями изложил события тому, кто находился на другом конце провода.

– Дерьмо господне, поверить не могу…

– Я знаю.

– И все это произошло сегодня?

– Ну, я же докладывал вам, что чуть раньше приезжал Райдер; и да, это произошло сегодня.

– Проклятье, почему вы разрешили ему встретиться с Хармсом?

– А вам не кажется, что, если б мы ему запретили, это укрепило бы его подозрения? Разве у меня был выбор после того, как он прочитал письмо Хармса в Верховный суд?

– Тебе следовало позаботиться о сукином сыне раньше. У тебя было двадцать пять лет, Фрэнк.

– Двадцать пять лет назад мы собирались его прикончить, – резко возразил Рэйфилд. – И посмотрите, что произошло: мы с Тремейном полжизни провели, наблюдая за ним.

– Вы оба делаете это не совсем бесплатно. Сколько сейчас стоит твое маленькое гнездышко? Миллион? У тебя будет очень комфортная жизнь после отставки. Чего нельзя сказать о нас, если все выйдет наружу.

– Дело не в том, что я не хотел прикончить Хармса. Проклятье, Тремейн как раз сегодня попытался сделать это в изоляторе, но такое впечатление, что у Хармса имеется шестое чувство. Он становится опасным, как змея, когда его загоняют в угол. У парней из охраны ограниченные возможности, к тому же мы на виду, к нам проявляют особый интерес; случаются неожиданные инспекции и проверяющие из АСГС[12]… Ублюдок просто не желает умирать. Давайте вы приедете к нам и попробуете с ним разобраться.

– Ладно, ладно, спорить нет смысла… Ты уверен, что все мы названы в его письме? Как такое возможно? Он ведь даже не знал, кто я такой.

Рэйфилд не колебался ни мгновения. Имя человека, с которым он разговаривал, не было названо в письме, но Рэйфилд не собирался ему об этом говорить. Они все были на крючке.

– Откуда я знаю? У него было двадцать пять лет на размышления.

– И как ему удалось отправить письмо на свободу?

– Я каждый день ломаю над этим голову. Охранник видел проклятое письмо. Там была его последняя воля, и всё.

– Однако он сумел.

– Я уверен, что тут не обошлось без Сэма Райдера. Он принес с собой радиоприемник, тот заглушил «жучок», который мы установили, и я не слышал, о чем они говорили. Уже это должно было вызвать мои подозрения.

– Я никогда не доверял Райдеру. Если б он не добился признания Хармса невменяемым, тот уже давно был бы мертв.

– Второе письмо, которое мы нашли в портфеле Фиске, было машинописным. Без подписи в конце, знаете, будто его напечатала личная секретарша или сам Райдер. Кстати, оба документа оригинальные.

– Проклятье, почему сейчас? Ведь прошло столько времени…

– Хармс получил письмо из армии, он упомянул о нем в своем ходатайстве. Возможно, оно пробудило его память. Могу заверить вас, что до сих пор он либо не помнил, что тогда произошло, либо держал это при себе все двадцать пять лет.

– Почему он так поступил? И почему, черт побери, армия после стольких лет решила отправить ему письмо?

– Я не знаю, – ответил Рэйфилд, который очень нервничал.

На самом деле он знал. Причина была написана в ходатайстве Руфуса к суду. Но Рэйфилд решил пока придержать эту карту.

– И, естественно, у тебя нет того таинственного письма из армии?

– Нет, пока нет.

– Оно должно находиться в его камере, хотя я не могу представить, как оно могло к нему попасть.

– Иногда мне кажется, что Хармс – волшебник, – сказал Рэйфилд.

– А еще какие-то посетители у него были?

– Только брат Джош Хармс. Он приезжает примерно раз в месяц.

– Что с Руфусом?

– Похоже, его дела плохи. Удар или сердечный приступ. Даже если ему удастся выкарабкаться, он уже не будет прежним.

– Где он сейчас?

– Его везут в госпиталь в Роаноке.

– Какого черта ты его выпустил?