— Там ныне правит фараон Аменемхат,[14]который превыше прочих ценит Амона бараноголового и воинственного Монту. А земли за ним признаются от Жемчужного моря и на запад, в пустыню, кто сколько отмерить пожелает. Токмо вдоль моря селения стоят и на реке.

— Чтут ли там смертные всесильную Аментет, повелительницу Дуата?

— Ну, — пожал плечами толстяк, — жертвы приносят. И храмы, я так мыслю, стоят. Коли ты хочешь пойти служить в один из них, шаман, то тамошние настоятели с радостью дадут тебе долю в подношениях. Такого колдовства, что ты творишь, мне в жизни видеть не доводилось…

— Служить? — зашипел Изекиль. — Ты предлагаешь мне, верховному жрецу храма, принявшему свою власть от самого Мудрого Себека, стать зазывалой на ступенях святилища?!

— Ты только не обижайся, колдун, — испуганно сглотнул купец. — Ты можешь считать себя кем угодно, да только кто тебе так легко титул верховного жреца отдаст? Это же кормушка из чистого золота! Там за такое место десятками лет грызутся, трупов не считая. Ты не сердись, но если тебя кто-то шепотом сочтет достойным такого титула, тебя в тот же вечер отравят, отрежут голову и утопят в выгребной яме. Ты даже не представляешь, какие силы и какие деньги крутятся в тамошних храмах. Там одиночке, без связей и родства, не выжить. Это такое дело — враз шею свернут, никакое колдовство не поможет. Ты лучше со мной плыви… Будешь в городах разных, селениях приморских умение свое показывать. Золота куда как больше получишь, а риска никакого. Я бы за половину дохода и возил тебя с места на место, и с вождями, царями, номархами и ханами договаривался. Я с малых лет на палубе живу, везде всех знаю… Ну не хочешь, не надо! — спохватился толстяк, увидев, как гневно сверкнули глаза Изекиля. — Воля твоя, я только спросил. Ты же сам в Небесный храм просился. Так там ведь славы много, а золота мало. Настоятели до нитки оберут, да еще и благодарить заставят. Это я всего половину прошу… А хочешь — за треть соглашусь? Какая тебе разница, где колдовать? Тебе в храме, кроме мешка каменного да хлеба с молоком, ничего не дадут. А я тебе каюту коврами выстелю, яства давать стану отборные, девок, каких захочешь… Все из своей доли… Чего молчишь, шаман?

Изекиль думал. Он думал о том, что мир, конечно, разрушился и погрузился в дикость — но не до такой степени, как он ожидал. Где-то там, за лесами и морем, продолжал существовать Та-Кемет, Возлюбленная Земля. Из его жизни исчез Нефелим, поддерживавший порядок среди смертных; из его жизни исчезли Мудрые, знание которых делало жизнь смертных легкой и счастливой, а славу храмов — высокой и непорочной. Но жизнь продолжалась. Кто-то вполз на трон Великого, кто-то проповедовал в храмах, выжимая золото из их прошедшей славы…

Торговец был прав: смертные, присосавшиеся к доходному титулу, места своего так просто не отдадут. Станут обманывать, хитрить, гадить исподтишка. Убивать. Чтобы справиться с ними, нужно сила. Очень большая сила. А взять ее в цивилизованных землях негде — там никто не позволит убивать людей сотнями, пусть даже во славу одного из храмов. Разве только попасть на войну — туда, где жизни не считают. Да вот где ее найти, войну? А чтобы начать войну самому — нужны титул, слава, сила… Сила! Замкнутый круг какой-то получается…

Впрочем, чтобы стать верховным жрецом, одной славы мало. Ведь недаром Великий никогда не посылал служителей Небесного храма в походы одних. Волею и молитвой всесильной Аментет спалить город, флот, истребить армию способен любой Мудрый. Но вот удержать власть в городе или стране, собрать пленных, довести в целости добычу — в одиночку невозможно. Нужны помощники, много помощников. Те, что будут следить за порядком там, куда не дотягивается рука хозяина. Те, что станут охранять его покой, когда он спит. Те, что будут стоять стражей у дверей дворцов и кладовых, собирать дань и вершить суд над смертными именем правителя.

Нужны сила и помощники — иначе ему никогда не удастся выполнить свой обет и возвеличить славу Аментет превыше всех богов. Взять все это в цивилизованных местах практически невозможно — там все поделено давным-давно. Все, до последнего алтаря и новорожденного младенца. Земли дикарей безлюдны, на них тоже особо не возвысишься. Тогда…

— Знаю! — внезапно сжал кулаки Изекиль. — Знаю такое место!

Он же сам помогал строить алтарь! Один из тех алтарей, что должны вбирать силу Вселенной и животворного Ра и пропитывать этим землю вокруг усыпальницы! Там и только там можно насытиться бесконечной силой, не спаливая жизни смертных. А самих смертных подчинить своей воле, как здешних дикарей, заставить плодиться и размножаться, а затем привести с собой в Кемет как личных телохранителей.

— Смотри сюда, купец… — Жрец быстро начертал на пыльной палубе продолговатый овал: — Пусть это будет Зеленое море. Вот здесь, внизу справа, должен находиться Кемет. Вот тут, слева, — выход во Внешнее море. А где сейчас находимся мы?

— Ну, — присел рядом толстяк. — Вот здесь длинный мыс Апи. Мы входили в реку слева от основания мыса, шли вверх, сделали один переволок… Получается, мы сейчас стоим где-то здесь.

Купец ткнул пальцем в точку, примерно на ладонь выше полуострова, который через три тысячелетия получит наименование Аппенинского.

— Угу… — прикусил губу Изекиль. Если торговец не ошибся, то для того, чтобы попасть к усыпальнице Нефелима, спрятанной на каком-то из островов на реке меж двух морей, достаточно просто идти на восток. Никаких морей или иных серьезных препятствий на этом пути встретиться не может. — Да, купец. Мне надоело ходить в шкурах. У тебя найдется льняная туника и шерстяная накидка?

— Лука, принеси, — кивнул толстяк. — Так что скажешь, колдун? Поплывешь с нами?

— Я не для того прошел холод, воду и века, купец, дабы потешать бездельников на торговых площадях. Я служу всесильной Аментет и все деяния свои творю ее именем.

— Служи, — моментально согласился купец. — Где еще ты сможешь проповедовать свое учение, как не на площадях, пред толпами всякого люда? Да мы за един год все страны обойдем!

Из трюма показался гребец со шрамом, держа в руках аккуратно сложенную одежду. Жрец принял ее, туго свернул, сунул за пазуху. Широким жестом смел пыль вместе с рисунком в кучку, достал из мешочка на поясе деревянный нож с тонкой черной режущей кромкой из обсидиана, просыпал пыль через него, собрал снова, отступил к борту и перемахнул через него. Люди кинулись следом, перегнулись через деревянный поручень — и увидели дикаря, торопливо шагающего к берегу прямо по воде. Спустя несколько мгновений шаман вышел на отмель и повернул к рябиновым зарослям, направляясь вниз по течению.

* * *

К святилищу Изекиль вышел только в темноте. В щелях между кольями поблескивал огонь, пахло жареным мясом. Жрец покачал головой, шагнул в ворота:

— Опять набиваешь брюхо, Тилбур? Забыл, о чем я говорил тебе перед уходом?