Так прошло Сенино детство, а затем отрочество и юность. Результат был феноменальным. На выпускном экзамене в нашей консерватории, где Сеня якобы занимался на заочном отделении с целью получения официального диплома, он в таком немыслимом темпе сыграл самую виртуозную программу, что обалдевшие члены комиссии еле успели вывести в своих ведомостях пятерки с плюсом. Но дальше нужно было сдавать научный коммунизм!.. А этот предмет, столь необходимый будущему второму Хейфецу, Сеня уже сдать не мог. Поскольку не прочитал в своей жизни ни одной, даже более интересной книги. Три раза пытался он сдавать – и все безрезультатно. И тогда в дело снова вмешался Беня.

– Семен! – сказал он ученику. – Завтра ты в последний раз идешь сдавать научный коммунизм. Я уже договорился с преподавателем. Тебе зададут три вопроса. Вопрос первый, биографический: где ты родился? Ответ: в Кишиневе. Запомнил? Вопрос второй, по культуре: где находится Молдавский театр оперы и балета? Ответ: в Кишиневе. И, наконец, вопрос третий, политический (все-таки это научный коммунизм): как называется столица Молдавской Советской Социалистической Республики? Ответ – Кишинев. Тебе все ясно? Значит, экзамен завтра. То есть у тебя впереди еще целые сутки. Иди, готовься!

И Сеня сдал научный коммунизм! Он получил «четыре». Видимо, какой-то из этих вопросов все-таки вызвал у него затруднения…

Но это было еще не все. Как известно, Яша Хейфец номер один стал тем, кем он стал, только после того, как переехал из России в Америку. Этот же путь предстояло проделать и Хейфецу номер два. Конечно, в семидесятые годы отправить Сенечку в самое логово капитализма было даже для Бени сложнее, чем помочь ему сдать научный коммунизм. Но Беня решил и эту задачу. Уж как он отыскал где-то в Черновцах еще сравнительно молодую вдову, имевшую разрешение на выезд в США с целью объединения с горячо любимой двоюродной тетей, остается загадкой. Но Беня отыскал ее и представил своему ученику в качестве невесты.

– Бе-е-ениамин Моисеевич!.. – взмолился было Сеня, который при виде своей будущей жены сделался на какое-то время заикой.

– Прекрати! – строго прервал его профессор. – Да, она не Мерлин Монро. Но, по-моему, так даже лучше. Во всяком случае, ее внешний вид никогда не будет отвлекать тебя от занятий!

И молодая чета отбыла в Нью-Йорк.

А вся Одесса застыла в ожидании мирового триумфа Сени, а значит, и Бени. И ждала лет пятнадцать. Причем, как оказалось, совершенно напрасно.

Как выяснилось впоследствии, попав в Америку и оглянувшись вокруг, Сеня наотрез отказался ехать в Нью-Йорк, а, наоборот, узнав, что какой-то оркестрик в тихом провинциальном городке остро нуждается в скрипаче на последний пульт вторых скрипок, поехал прямо туда. Услыхав его игру, местный дирижер, естественно, чуть не упал в обморок и сразу же предложил Сене работу солиста. Но Сеня наотрез отказался.

– В гробу я видел так упираться! – заявил он. – Только вторые скрипки! И только последний пульт! Не возьмете – уеду!..

– Да что вы такое говорите! – испугался дирижер. – Конечно, возьмем! В конце концов, Бостонский оркестр славится тем, что у них самая лучшая в мире струнная группа. Чикагский – что духовая. Так мы теперь прославимся тем, что у нас самый лучший в мире последний пульт вторых скрипок!..

– А вот теперь все! – объявил Сеня жене, получив первую зарплату. – С этого дня я начну возвращать себе то, чего меня лишили в детстве!

И начал возвращать. На скрипке он больше не занимался. Играл только на работе. Все остальное время на протяжении нескольких лет Сеня безудержно ел. Пирожные, мороженое, конфеты. Ел и смотрел телевизор. На остальные деньги каждый день покупал себе детские игрушки: машинки, самолетики, танки… Потом начал читать. Выписал из России «Дядю Степу» и «Приключения Незнайки». Годам к сорока прочел «Тимура и его команду» и начал заглядываться на старшеклассниц…

Я встретил его недавно в Америке прямо на улице. В огромном розовощеком толстяке можно было узнать нашего Сенечку, только если предположить, что его кто-то долго и упорно накачивал автомобильным насосом.

– Ты уже сегодня обедал?! – закричал он мне вместо приветствия. – Очень хорошо. Я тоже. Значит, сейчас будем обедать опять. В этой стране вообще глупо обедать один раз в день. Ты посмотри, сколько вокруг всего наготовлено… И обязательно передай Бене, что я ему очень благодарен. Ну, действительно, как тут живет наша эмиграция? Работа, работа и еще раз работа… А я благодаря Бене все свое уже отработал в Одессе. Теперь вот здесь отдыхаю… Было бы ужасно, если б получилось наоборот…

Не передам, думал я, возвращаясь в Одессу. Наверное, Бене это не понравится. Человек так мечтал воспитать второго Яшу Хейфеца – и что получилось?

А может, он сам виноват? Может быть, в деле воспитания гениев и лошадей нужен не только кнут, но и пряник? То есть хотя бы чуточку любви и свободы? Странно, что такой профессор, как Беня, этого не знал. Вот Фроим Грач небось понимал эту простую истину. Может, поэтому Бабель и не писал своего Фроима с нашего Бени? Да, что ни говори, а хорошего биндюжника можно написать не с каждого профессора.

Знаменитый администратор Одесской филармонии Фима Козик был человек внешне благопристойный и благополучный. За это его много раз вызывали к следователю.

– Гражданин Козик! – строго спрашивал следователь. – Откуда у вас при вашей зарплате квартира, машина и дача?

– Вы же знаете, гражданин следователь, – скромно отвечал Козик, – я подрабатываю по ночам…

– Да знаем! – отмахивался следователь. – Двадцать раз уже наши сотрудники вместе с понятыми приходили ночью к вам на квартиру – и всегда одна и та же картина: вы стоите на кухне и гладите электрическим утюгом огромную простыню.

– Да…

– И что, вы хотите сказать, что это вы таким образом подрабатываете?!

– Именно таким.

– Нет, подождите, – кипятился следователь. – Так, может быть, это вы чужие простыни гладите по ночам за большие деньги?

– Ну что вы, гражданин следователь, разве я не знаю, что по нашим социалистическим законам это называется «нетрудовая деятельность» и строго запрещено? Только свою.

– Послушайте, Козик, что вы из нас дураков-то делаете! Вы что же хотите сказать – что если ночи напролет гладить электрическим утюгом собственную простыню, то можно разбогатеть?!

– Получается, можно.

– Но как?

– Откуда я знаю! Может, если бы я отдавал ее гладить другим людям, ее давно бы сожгли. А так я уже двадцать лет глажу ее самостоятельно, поэтому она до сих пор как новенькая. Получается большая экономия…

– Вон отсюда! – взрывался следователь.

И между прочим, совершенно напрасно. Козик говорил ему чистую правду. Только не всю. Дело в том, что под простыней у него всегда находилось несколько сотен мятых билетов с неоторванным контролем после вчерашнего концерта какой-нибудь заезжей знаменитости. Во время глажки они снова приобретали товарный вид. На следующий день их продавали еще раз. Потом опять и опять…