Племя Сломанного Меча кочевало в предгорьях, в местах с изобилием дичи, где не было такой жары и духоты, как в дремучих прибрежных лесах. Иногда они находили пещеры земляных червей и убивали их, иногда встречались с другими стаями и дрались с ними или менялись самками и детенышами. Люди шли за Сломанным Мечом без возражений, и ни один воин не пытался оспорить его права и его власть. Так было, пока не явился Чужак.

Пришел он не за оружием, потому что по виду не походил на молодого без имени, а выглядел зрелым могучим бойцом, хотя нес с собой лишь простую дубинку. Охотники, сидевшие за трапезой (в то утро повезло добыть быка), стали кидать в него камни, выражая Чужаку презрение. И тогда он явил свою силу: схватил Длинное Копье, который первым бросил камень, и так ударил о землю, что у того затрещали кости. Это казалось поразительным и страшным – ведь Длинное Копье был так силен, что мог утащить на спине половину бычьей туши. Чужак, однако, справился с ним играючи, а после принялся избивать остальных, и Нож С Деревянной Рукоятью, Черный Топор, Топор На Ремне, Меч С Узором, Меткий Дротик и другие ничего не сумели с ним сделать. Видимо, Раздающий Дары наградил пришельца особой мощью, и значит, у стаи скоро будет новый вождь! Так подумал Сломанный Меч, но отступать без драки было не в его обычае, и он поднялся, чтобы схватиться насмерть с Чужаком. Но тот не захотел поединка, а повел себя странно: сел, потребовал мяса и начал расспрашивать о вещах, известных всякому. Сломанный Меч говорил с ним, а когда Чужак наелся и исчез в лесу, под черепом вождя долго ворочались тяжелые, как каменные глыбы, мысли. И решил он, что надо быстрей убираться с этого места и двигаться дальше на солнечный закат, ибо Чужак мог снова прийти, убить его и взять власть над стаей. Надо уходить, думал Сломанный Меч, а перед тем разделаться с червями из ближней пещеры – тем более, что путь откочевки пройдет мимо них, и охота на червей порадует воинов.

Они напали ночью. Так всегда делала его стая и другие племена, ибо Люди знали, что по ночам земляные твари собираются вместе в своем убежище, и значит, никого не пропустишь – копье и топор доберутся до всех. Так оно и случилось; немногие были убиты или ранены, но остальные, прикрываясь щитами и размахивая факелами, добежали до пещеры и начали избивать червей. Тот, Кто Раздает Дары, наверняка теперь догадался, где настоящие Люди, а где нелюди; Люди сильнее и всякий раз одерживают победу над червями, оставляя их трупы змее шоюн и ящерам, что питаются падалью. Один такой ящер даже сунулся в пещеру, но сразу удрал, испугавшись острых копий. Трое охотников погнались было за ним, но тут…

Что-то произошло. Сломанный Меч не мог этого понять и описать, хотя знал больше слов, чем любой воин, и говорил, как полагается вождю, лучше всех в стае. Жизненный опыт, не подводивший его никогда, был тут бессилен, ибо случилось нежданное и невиданное: кто-то возник внезапно в пещере и стал убивать. Не человек из Людей, не земляной червяк или другое животное, а почти невидимая тень, кто-то стремительный, неуязвимый и ужасный, так как убивал он всех без разбора.

Может, это был сам Раздающий Дары?.. Может, он разгневался на Людей и их врагов и решил уничтожить тех и других?.. Может, ему надоело кого-то оделять дарами, и он подумал, что лучший дар – смерть для всех?.. Это так устрашило Сломанного Меча, что он ринулся прочь из пещеры, а за ним – те охотники, кому повезло уцелеть. Забрав своих самок и детенышей, они бежали в горы и не останавливались всю ночь и весь следующий день, пока терзавший их страх не начал убывать. У быстрого горного потока, под защитой скалы, Сломанный Меч позволил стае передышку, а сам поднялся на вершину, оглядел пройденный путь и убедился, что никто за ними не гонится.

И там, на этой высокой и крутой скале, пришла к нему странная мысль: если существует Тот, Кто Раздает Дары, то, возможно, есть Тот, Кто Их Отнимает? И, может быть, Отнимающий Дары убивал в пещере, а перед тем подослал к Сломанному Мечу лазутчика? Того Чужака, который требовал мяса и расспрашивал об известных всем вещах…

В своей книге я намереваюсь разрушить устоявшееся мнение об отсутствии подобий между религиозными воззрениями кни’лина (похарас) и тремя земными мировыми религиями – христианством, исламом и буддизмом. Такая точка зрения базируется на явной несхожести йездан’таби со всеми разновидностями христианства и мусульманства, ибо Йездан, Верховное Божество и Пророк в одном лице, совершенно отличен от Аллаха и, тем более, от христианской Триады: Бог Отец, Бог Сын и Святой Дух. Действительно, Йездан не творил людей и Вселенную, не создавал ангелов, не искупал грехи людские и не давал обещаний по поводу рая, ада и Страшного суда. Наконец, он даже не имеет своего антипода в виде дьявола или иного существа злобной демонической природы. Действительно, все эти концепции в йездан’таби отсутствуют, как и идея о посмертной жизни или цепочке перерождений, направленной к нирване. Последнее как будто отвергает и какие-либо аналогии с буддизмом, но при более внимательном и профессиональном сравнении этих двух религий мы обнаружим определенные точки контакта. Взять хотя бы понятие о карме…

Пал Бонджипадхал.

«Аналогии между буддизмом и йездан’таби».

Человек не выбирает места для своего появления на свет, не дано ему выбрать и день своей смерти, – вымолвила Найя Акра, и то были первые слова погребального обряда. Разумеется, изречение Йездана Сероокого из Книги Начала и Конца.

Они находились в святилище, в том круглом и почти пустом помещении, куда Тревельян как-то забрел по ошибке. Тут не было ни световых картин, ни мебели, кроме большого треугольного стола, на котором сейчас, в прозрачном огихоне, устройстве для утилизации трупов, лежал ньюри Джеб Ро. Рядом с этим вытянутым шестигранным контейнером стояла чаша-тока, похожая на розовую раковину, а в ногах у координатора высился погребальный кувшин, расписанный традиционным узором, ромбами и треугольниками вечернего цвета. Все девять достойных кни’лина были тут, и верующие похарас, и неверующие ни – все, исключая слуг, еще более равнодушных к религии, чем их господа. Слуги – а если говорить конкретно, Ори и Тикат – свое дело уже сделали, подготовив огихон с телом покойного и достав со склада кувшин. Остальное их не касалось, и никто не собирался объяснять им, где и как погиб координатор.

– У нас есть только то, что мы теряем, – произнесла Найя Акра, психолог и жрица Йездана. Ее тощие голые руки застыли над чашей; в пальцах серебристой змейкой подрагивал узкий ритуальный клинок. – Ньюри Джеб Ро потерял главное – жизнь, и больше нет у него ничего, кроме нашей памяти, нашей благодарности и принесенной нами жертвы крови.

Девять кни’лина окружали стол с чашей, кувшином и контейнером: трое похарас и Иутин – у одной стороны треугольника, пятеро ни – у другой. Стол был велик, но все же они находились близко друг к другу; видимо, в этом случае правило коно соблюдалось с меньшей строгостью. Что до третьей стороны стола, то она предназначалась для покойного, и потому Тревельян, приглашенный на церемонию, занял место у стены, за спинами коллег. Дабы соответствовать печальному случаю, он облачился в синий, траурного цвета комбинезон, тогда как остальные были почти обнаженными. В Книге Начала и Конца сказано: нагими приходим мы в этот мир, и нагими должны поклоняться божеству и провожать усопших. В соответствии с этим правилом даже ни, не слишком почитавшие Йездана, отдали дань традиции, раздевшись догола и обернув чресла темно-синими шарфами. Дамы предпочли передники, которые сзади не скрывали ничего, так что Тревельян мог любоваться роскошными ягодицами и изящными бедрами Ифты Кии. Когда ему надоедало это зрелище, он переводил взоры на Третью Глубину, сравнивая первого генетика со вторым.