Застывает, когда горлышко останавливается против Адама.

— Ух… — со смехом выдыхает Литвин. — Крути еще раз. Тит не играет.

— Кто сказал? — чересчур злобно обрывает его Титов.

— Ты никогда не играл.

Смотрит на Исаеву так, словно убить ее готов. Какое еще «словно»? Готов.

— Я всегда могу начать.

Говорит это и не двигается с места, поэтому Ева вынуждена снова проявлять инициативу. Она поднимается на ноги и медленно приближается к тумбе, на которой Титов сидит. Встает между его разведенными коленями и тут же чувствует, как он стискивает ее ноги.

Он намеренно не касается ее руками, ибо первым его порывом есть желание схватить ее за шею. Сжимает кулаки и цепенеет.

Когда Ева тянется к нему губами, ноздри Адама резко расширяются и втягивают воздух. Ее запах.

Она пробивает током, едва лишь касаясь его рта мягкими пухлыми губами. В груди Адама распространяется парализующее напряжение, а под кожей проходит раскаленная волна.

А затем следует резкое обесточивание. Ева отстраняется назад, обрывая этот недопоцелуй на низком старте.

— Прости, Адам. Не могу себя пересилить, — утирает губы тыльной стороной ладони. — Слишком тебя ненавижу, чтобы целовать.

Она широко усмехается, а Титов ощущает, как тяжело вздымается его грудь при каждом вдохе и выходе, как неистово скачет его пульс и что-то тревожно бьется в самом центре грудной клетки.

Его никогда не отвергали.

Стремясь скрыть свое уязвленное самолюбие, Адам хрипло смеется. Слегка откидывая голову назад, окидывает Еву насмешливым взглядом.

— Слишком, говоришь? О, поверь, Эва, это еще не слишком. «Слишком» будет сейчас.

[1] Всё, что я когда-либо хотел… Всё, что мне когда-либо было нужно… Здесь, в моих руках.

[2] Диспаритет — неравенство, нарушение принципа эквивалентности, равной выгоды в финансовых, экономических взаимоотношениях: валютный диспаритет, ценовой.

Отталкивая ее, Титов спрыгивая с тумбы. Размашисто шагает в угол зала к музыкальной установке. Литвин и еще два их однокурсника плетутся следом. Останавливаясь, все четверо смотрят на Еву с прищуром голодных тварей. И в ее сознании впервые закрадывается тревожная мысль: Титов — ловец, она — жертва.

В основе этого вечера лежит отнюдь не развлечение.

Он берет в руки микрофон, и Исаева невольно прикрывает глаза.

— Пришло время короновать нашу Харли Квинн, — зычно объявляет Адам. — Она неспроста выбрала для себя этот образ.

Перекат голосов стремится к нулевой отметке, когда из динамиков раздается голос Евы.

— Я устала, — зло кричит она с записи. — Перестаньте меня исследовать! Я не больна!

— Ева, я не говорил, что ты больна, — мягкий голос Антона Эдуардовича едва не разрывает ее барабанные перепонки. — У тебя… есть определенные проблемы. Гиперактивность вызывает постоянное чувство тревоги, импульсивность, аффективные расстройства, нарушает твой сон… Я хочу помочь тебе.

— Меня все устраивает. Я не больна, — цедит Исаева.

— Ева… Ты не делаешь ничего, что в действительности приносит тебе удовольствие. Все с подтекстом, со стремлением кого-нибудь ранить и… привлечь к себе внимание.

— Что это значит, черт возьми?

— У тебя синдром дефицита внимания.

Ее сердце никогда ранее не билось так сильно, как в эту растянувшуюся, подобно пересохшей резине, минуту.

Что может чувствовать человек, когда его тщательно скрываемый секрет выставляют на всеобщее обозрение? Первой волной накрывает паника. После осознания завершенности процесса приходит чистейший гнев.

Исаева подбегает к Титову и с сумасшедшей злобой хлещет его по щеке. Улыбка сходит с его лица, а глаза загораются ответной яростью. Адам хватает ее за плечи, с силой вцепляясь пальцами в бледную кожу. Шарпает, как тряпичную куклу, но Ева даже не кривится. С размаху бьет его лбом в переносицу, следом, молниеносно, ребром ладони — в живот и грудную клетку. Титов болезненно морщится и яростно отшвыривает ее в чьи-то сильные руки. Они ловят Еву и крепко удерживают поверх плеч. Но она лягается, кричит и рычит, пытаясь вырваться.

— Я уничтожу тебя, Титов! Клянусь тебе! Я. Тебя. Уничтожу.

Ее угроза рассекает воздух своей одержимой уверенностью. Шокирует собравшихся силой гнева и беспощадности.

— Уже весь в предвкушении, Эва.

Бросает ей под ноги сорванный в процессе борьбы металлический жетон на кожаном ремешке и покидает дом Литвина. Шагает к морю, ориентируюсь не столько на память, сколько на шум прибоя.

Не фокусируясь ни на чем конкретно по пути, останавливается у самой кромки пенистой волны. Просовывает руки в карманы джинсов и смотрит вдаль. Машинально ищет глазами удаляющиеся корабли. Вздыхая, щурится от боли в мышцах. Следов от ударов Евы.

Разум Адама плывет, словно в наркотическом тумане. Он не может собрать воедино ни одной цельной мысли. Виной тому не пол-литра водки. И не раскаяние.

Он не может назвать адекватные причины.

Он расстроен. Растерян. Обескуражен. Сбит с толку.

Победа над Исаевой не принесла должного удовольствия. И он не знает, что ему делать дальше.

***

Возвратившись домой, Ева не дает себе даже выдохнуть свободно. Пробираясь к письменному столу, включает ноутбук и открывает Facebook. Сменив пароль, находит в закладках мать Титова.

Ее пальцы подрагивают над клавиатурой, а ноги беспокойно елозят по ковру. Но, увлекаясь текстом письма, она не осознает этого.

Тема сообщения: SOS from Adam.

Содержание: Доброго времени суток! Я — близкая подруга вашего сына — Адама Титова, но пишу это письмо без его ведома. Я волнуюсь за него. Особенно сейчас, когда на Адама обрушилась новость о том, что Терентий Дмитриевич не приходится ему отцом.

Надеюсь, что вы сможете дать о себе какую-нибудь весточку.

Мой номер телефона: +38092 5528552

С ув., Ева.

Отправляет. И сразу же удаляет свой аккаунт.

Уже в кровати, беспокойно ерзая по простыням, осознает тот факт, что она так и не заплакала. Слезы душили ее в доме Литвина и в такси, по дороге домой. Ева собиралась их пролить в тишине своей комнаты. Но перегорела. Гнев пересилил все остальные чувства.

Титов не изменит ее планов. Она его так просто не отпустит. Нет.

Аномальная: Счастлив?

Джокер: Я не знаю, как это.

Аномальная: Я покажу тебе.