Из уст спартанцев в малиновых плащах вырвались крики радости и благоговейного трепета. Сиракузский строй распался, но не в беспорядочную толпу, как у их антирионских союзников, а на все еще дисциплинированные отряды и группы, которые удерживали их командиры или просто храбрецы, взявшие на себя командование. Подняв щиты перед собой, сиракузцы пятились в сомкнутых рядах. Но это им не помогло. Передние ряды спартанцев, воины пяти первых призывных возрастов, были самыми быстрыми и сильными. Всем им, кроме командиров, было не больше двадцати пяти лет. Многие, как Полиник в авангарде Всадников, участвовали в олимпиадах. Они выигрывали венки за венками на играх пред лицом богов.

Теперь, выпущенные Леонидом и влекомые собственной жаждой славы, они преподали сиракузцам урок, сталью подписывая приговор бегущим.

Когда трубачи протрубили в сальпинкс и его оглушительный звук призвал прекратить побоище, даже самый неопытный наблюдатель мог прочесть поле боя, как книгу.

На правом фланге спартанцев, где лох Геракла обратил в паническое бегство антирионцев, виднелся невытоптанный дерн и поле было усеяно вражескими щитами и шлемами, копьями и даже нагрудниками, брошенными бегущим врагом. Там и сям лицом вниз лежали тела с позорными смертельными ранами на спине.

На другом фланге, где более сильный противник дольше держался против скиритов, резня была страшнее и дерн жестоко вытоптали. Там, где враг пытался удержать фланг, громоздились груды трупов.

Потом глаз останавливался в центре, где побоище было наиболее жестоким. 3емля там, где ноги противников напрягаясь упирались в землю, была изодрана так, словно тысяча воловьих упряжек терзала ее копытами и лемехами стальных плугов. Размешанная грязь, черная от мочи и крови, тянулась на два стадия вширь и на сто вглубь. Тела ковром покрывали кое-где землю в два, а то и в три слоя. В тылу, на поле куда отступили сиракузцы, и вдоль изрытых берегов реки, тоже лежали трупы. По двое или по трое, по пять или по семь, воины пали там, где держали круговую оборону. Там они сомкнули ряды и заняли позицию, обре­ченную, как песочная башня перед приливом. Эти воины встретили смерть лицом к врагу, с почетными ранами спе­реди.

Со склонов, откуда антирионские стрелки наблюдали за разгромом своих товарищей, донесся вопль, а на стенах самого города рыдали их жены и дочери, как, должно быть, стенали Гекуба и Андромаха в сражениях под Илионом.

Спартанцы выволакивали тела из груд, выискивая дру­зей или братьев, раненых, но еще борющихся за жизнь. Когда из кучи выбрасывали стонущего врага, к его горлу приставляли клинок ксифоса.

– Не сметь! – крикнул Леонид, настойчиво делая зна­ки трубачам, чтобы те повторили сигнал прекратить бой­ню.– Позаботиться о них! Позаботиться о врагах тоже! – крикнул он, и военачальники передали приказ по шеренгам.

Александр и я, бросившись вниз по склону, сбежали на равнину. Мы были на поле боя. Я бежал, отстав на два шага, а мальчик в неудержимой настойчивости обводил взглядом окровавленных воинов, чья плоть словно еще горела в горниле ярости и чье дыхание словно дымилось в воздухе.

– Отец! – отчаянно закричал Александр и тут впереди заметил шлем с поперечным гребнем, а потом и самого Олимпия, целого и невредимого. Потрясенное выражение на лице полемарха было почти комичным, когда он увидел бегущего среди побоища сына. Мужчина и мальчик, широ­ко разведя руки, обнялись. Пальцы Александра ощупывали отцовский панцирь и нагрудник, убеждаясь, что руки отца невредимы и через какую-нибудь невидимую щель не со­чится кровь.

Из бурлящей толпы появился Диэнек, и Александр бро­сился в его объятия:

– Тебя не ранили?

Подбежал и я. Рядом с Диэнеком стоял Самоубийца. Его лицо было забрызгано вражеской кровью, а в руке он держал свои «штопальные иглы». Неподалеку столпилось несколько спартанцев; я увидел у их ног истерзанное и недвижимое тело Мериона, оруженосца Олимпия.

– Что ты тут делаешь? – спросил сына Олимпий, и в его голосе появился гнев: он понял, какой опасности подвергал себя Александр.– Как ты сюда попал?

Олимпий тяжело ударил сына прямо по голове. Тут мальчик увидел Мериона. С криком боли он упал на колени в грязь возле павшего оруженосца.

– Мы приплыли,– объяснил я.

Тяжелый кулак обрушился на меня, затем еще и еще. – Что тебе здесь делать, бездельник? Пришел поглазеть?

Мужчины были в ярости. Александр, не замечая этого, стоял на коленях рядом с Мерионом. Тот лежал на спине, по обе стороны от него на корточках сидело по воину, его голова без шлема лежала на гоплоне, а лохматая белая борода слиплась от крови, соплей и слюны. Мериону, как оруженосцу, не полагались латы, и сиракузское копье попало ему прямо в грудь. Из сочащейся раны кровь текла в углубление на грудине; сбившийся хитон промок от темной, уже свернувшейся комками крови. Мы слышали шипение, когда его легкие пытались всосать воздух, но вместо этого втягивали кровь.

– Что он делал в строю? – срывающимся от горя голосом спросил Александр у собравшихся воинов.– Ему не полагалось там быть!

Он начал кричать, чтобы принесли воды. Мальчик разорвал на себе хитон и, сложив льняную ткань вдвое, прижал к всасывающей воздух груди лежащего друга.

– Почему вы его не перевяжете? – взывал его юный голос, а вокруг в скорбном молчании стояли мужчины.­ Он умирает! Разве вы не видите, что он умирает? – Александр снова позвал водоноса, но никто не подошел. Мужчины знали, почему, и теперь, поглядев на них, Александр тоже со всей ясностью понял то, что было ясно и для Мериона.

– Я одной ногой уже на пароме, племянничек,– удалось выдавить старому бойцу из кровоточащей груди.

Жизнь быстро угасала в его глазах. Мерион был, как я уже сказал, не спартанцем, а потидейцем, военачальником в своем войске, много лет назад попал в плен, и ему не позволяли снова увидеть родной дом. С напряжением, на которое было жалко смотреть, Мерион собрал все силы и приподнял почерневшую от крови руку, чтобы нежно поло­жить ее на руку мальчика. Их роли поменялись: теперь умирающий утешал живого юношу.

– Не бывает более счастливой смерти,– просипели его сочащиеся кровью легкие.

– Ты отправишься домой,– пообещал Александр. ­Клянусь всеми богами, я сам отвезу твои кости.

Теперь и Олимпий опустился на колени и взял за руку своего оруженосца.

– Назови свое желание, старый друг. Спартанцы уне­сут тебя.

Старик попытаться что-то сказать, но горло не слуша­лось. Он сделал слабое усилие подняться, Александр удер­жал его, потом нежно обнял ветерана за шею и приподнял ему голову. Глаза Мериона посмотрели вперед и вокруг, где среди истоптанной и политой кровью земли видны были алые плащи павших воинов, каждый в окружении нескольких товарищей и братьев по оружию. Потом с трудом, который словно поглотил всю оставшуюся жизнь, он проговорил:

– Похороните меня там, где лежат они. Здесь мой дом. Я не могу просить ничего лучше.