Уже через пять дней после подачи этого документа, 30 марта(11 апреля) 1895 г. на Особом совещании министров под председательством Великого Князя Алексея Александровича было принято решение придерживаться политики дружбы со слабым соседом — Китаем. К этому времени стало ясно, что русское выступление в пользу status quo поддержат Франция и Германия{443}. Участвовавший в совещании С. Ю. Витте стал одним из самых убежденных сторонников предъявления Японии ультиматума об очищении Манчжурии. Позже он вспоминал: «Я пришел тогда к заключению, которого держался все время, а именно, что России наиболее выгодно иметь около себя соседом сильный, но неподвижный Китай, что в этом заключается залог спокойствия со стороны Востока, а следовательно, и будущего благоденствия Российской империи; поэтому мне стало ясно, что невозможно допустить, чтобы Япония внедрилась около самого Пекина и приобрела столь важную область, как Ляодунский полуостров, который в известном отношении представлял собою доминирующую позицию. Вследствие этого я поднял вопрос о том, что необходимо воспрепятствовать осуществлению сказанного договора между Японией и Китаем»{444}.

«Если мы теперь допустим японцев в Манчжурию, — утверждал Витте на совещании, — то для охраны наших владений и Сибирской дороги потребуются сотни тысяч войск и значительное увеличение нашего флота, так как рано или поздно мы неизбежно придем к столкновению с японцами. Отсюда вытекает вопрос: что для нас лучше — примириться с занятием Японией и вознаградить себя за это после окончания Сибирской дороги или теперь же решиться активно воспрепятствовать таковому занятию? …для нас представлялось бы более выгодным перейти к активному образу действий теперь же и, не стремясь пока к исправлению нашей амурской границы и вообще к каким-либо захватам, дабы не иметь против себя одновременно и Китай, и Японию и быть корректными по отношению к Европе, заявить решительно, что мы не можем допустить занятия Японией южной Манчжурии и что, в случае неисполнения нашего требования, мы будем вынуждены принять соответствующие меры. Имеется значительная вероятность предполагать, что дело и не дойдет до войны, когда Япония, а равно и европейские державы убедятся, что мы действительно готовы, в случае, если к тому нас вынудят, действовать энергично. Если же, сверх ожидания, Япония не послушает наших дипломатических настояний, то следует предписать нашей эскадре, не занимая никаких пунктов, начать враждебные действия против японского флота и бомбардировать японские порта. Мы приобрели бы при этом роль спасителя Китая, который оценил бы нашу услугу и согласился бы потом на исправление мирным путем нашей границы»{445}.

Против нового направления русской политики выступили только военные — генерал-адмирал Великий Князь Алексей Александрович, Военный министр ген. Ванновский и Начальник Главного штаба ген. Обручев{446}. Еще в начале японо-китайской войны он предельно ясно изложил свой взгляд на последствия возможного вмешательства России в этот конфликт: «Кое-что демонстративное мы можем еще сделать, но серьезного и прочного ничего. Ввязываться же ради демонстраций (коим на каждом шагу может мешать Англия) в войну с державой, удаленной от средоточия сил России на 10 тысяч верст — слишком рискованно и разорительно. Допустив даже временный с нашей стороны успех, мы создаем себе из Японии злейшего врага и обратим ее всецело в Английское против нас орудие. У России достаточно уже врагов в Европе и Средней Азии, чтоб создавать ей еще нового могущественного противника на Дальнем Востоке, опирающегося на 40-миллионное население, на сильный флот, на хорошо организованную армию и на широко развитые культурные средства страны, тогда как у нас, при ничтожном населении всей Восточно-Сибирской территории, нет там еще и признаков заводской промышленности. У Японии все под рукой, в двух шагах от наших Тихоокеанских владений, у нас же все средства в другой части света. Обративши Японию во врага, мы еще более расширим круг возможных против России коалиций, и потому, пока мы не обеспечены еще стратегически на западае и на Кавказе (вследствие замедлений в сосредоточении армий), всякое усложнение политических наших отношений на Дальнем Востоке может поставить Россию в крайне опасное положение. Отсюда вывод, что в настоящем случае нам никак не следует ссориться с Японией, а подобает удовлетворить насколько возможно наши интересы, опираясь на соглашение с нею. После дружелюбных советов Японии очистить Манчжурию, в случае их отвержения, не следует ли вместо бескорыстной политики, поддерживаемой угрозой войны, попытаться начать переговоры о компенсации, никак не вынуждая Японию отдаться в рки Англии»{447}.

Взгляды Начальника Главного штаба не претерпели изменений — генерал был противником активных действий России в этом регионе и расходился с молодым императором в мнениях, выступая за отказ от приобретения новых территорий{448}. На Особом Совещании по вопросам дальневосточной политики от 20 января(1 февраля) 1895 г. он высказался против совместного англо-русского выступления здесь в пользу коллективного демарша европейских держав с целью оказания давления на Японию (это предложение было принято ОСО){449}. При этом Обручев, верный своей методе, сделал ряд дополнительных замечаний: 1) он выступил против присоединения «каких-либо корейских островов», а фактически против изменения границы в Приамурье{450}; 2) Обручев возражал против переброски кораблей Балтийского флота на Тихий океан{451}.

Пророческими оказались мысли Обручева, высказанные им на Особом Совещании 30 марта(11 апреля) 1895 г.: «По мнению начальника главного штаба, для нас в высшей степени важно ни под каким видом не впутываться в войну. Необходимо иметь в виду, что нам пришлось бы воевать за десять тысяч верст с культурной страной, имеющей 40 миллионов населения и весьма развитую промышленность. Все предметы военного снаряжения Япония имеет у себя на месте, тогда как нам пришлось бы доставлять издалека каждое ружье, каждый патрон для наших войск, расположенных на огромной некультурной территории с населением не более полутора миллионов. Ближайшие войска могут прибыть к месту военных действий лишь через три месяца, а из Омска и Иркутска только через пять. Генерал-адъютант Обручев высказывает убеждение, что необходимо действовать дипломатическим путем; впутаться же ныне в войну, на которую нас будут, вероятно, наталкивать европейские державы, было бы для нас величайшим бедствием, тем более, что мы не обеспечены ни на западе, ни на Кавказе… Генерал-адъютант Обручев заявляет, что мы могли бы достигнуть всего, что нам нужно, в согласии с Японией, а Китай нам не страшен. По соглашению с Японией мы могли бы занять северную Маньчжурию»{452}.