решиться на подобное? А может, все случилось непредумышленно. Хотя риск чересчур велик, чтобы совершить такое даже в аффекте, да и что могло стать триггером? Из-за чего потенциальному кандидату в президенты прийти в такую ярость? Cherchez la femme, как пишут в старых детективах.

– А он симпатичный?

– Сеньор?

– Он симпатичный, а, Эстратико? Красавчик ли этот конгрессмен Пантера, или он один из тех семидесятипятилетних мумий, которые засыпают в своих кожаных креслах во время заседаний?

– Он довольно молод… Если по статистике…

– У тебя что, глаз нет? Давай, не стесняйся.

– Ну… Думаю… Да, его можно назвать красавцем. Но я не понимаю…

– Благодарю.

Роман. У них был роман. Они встречались.

Но зачем ему убивать свою возлюбленную? Бритва Оккама: самая простая гипотеза и есть верная. Она забеременела. И тут началась настоящая древнегреческая трагедия: позор именитого семейства, конец многообещающей карьеры, неизбежный вопрос «что же нам делать?». А следом и неизбежный ответ на этот самый неизбежный вопрос.

– Сеньор?

– Эстратико, мы никогда не закончим, если продолжишь мне мешать.

Если во власти Пантеры сделать так, чтобы исчезла сама Эчегарай, что он сотворит с нами? Два простых полицейских точно не станут для него преградой. Он будет биться с ними не на жизнь, а на смерть, словно крыса, загнанная в угол. Он ничем не побрезгует. Раздавит их, как мух. Альсада заметил, как у него задрожали руки. Даже комиссар их не спасет.

– Эстратико, – наконец произнес Альсада, – лучше нам во все это не лезть.

Полицейский помрачнел. Где же я уже видел такое разочарование? Ах да – я его вижу каждый вечер за ужином в глазах Сорольи. «Тебе безразлично», – всякий раз попрекал его племянник. При чем тут безразличие? А может, наоборот, только в нем и дело. В том, что мне не безразлично.

– Идея неплохая, Эстратико. Совсем неплохая… И все же сегодня мы и без того потрудились на славу, тебе не кажется? А Норма наверняка скоро вернется, – уверил он скорее себя, чем помощника.

– Но, сеньор…

– Послушай, – сказал Альсада. – Я все обдумал. Сам не любитель подобных решений, но выбора у нас нет. Есть ситуации, над которыми мы не властны, и сейчас мы столкнулись с одной из них. В понедельник всем этим займется Флорес.

Без четверти три. Обычно, если не получалось выехать раньше двух, он звонил Пауле и предупреждал, что опоздает к обеду. Хоакин взял телефон. Снова автоответчик.

– Паула, это я. Еще на работе. Знаю, о чем ты сейчас подумала. На обед опоздаю. Галанте засадил меня за отчет. Н-да… Приеду, как только закончу, хорошо? Соролья с тобой, дома? Скоро увидимся. Чао! – Он устало повесил трубку.

Эстратико энергично заполнял бумаги. Завтра Альсада попросит его прибраться в кабинете. Неудивительно, что в этом бардаке ничего не найдешь. При том что он, пожалуй, единственный из полицейских не держал на рабочем месте множества личных вещей. Еще есть время, если по-быстрому. Альсада отпер один из ящиков стола, достал флягу и протянул Эстратико.

– Глотнешь?

Было заметно: парня терзают сомнения. Совесть наверняка напоминала о запрете распития при исполнении, который, впрочем, всякий раз нарушался бокалом вина в обед. Но запрет есть запрет. А Эстратико боготворит правила. С другой стороны, разве ему не хотелось стать первым полицейским, выпившим вместе с загадочным Альсадой?

– Я знал одного человека – он умер, пока вот так вот фляжку протягивал.

– О, простите. – Эстратико поспешно взял фляжку и сделал глоток, не коснувшись губами горлышка. В глазах вспыхнуло удивление.

Альсада улыбнулся одними губами. Уж на что-что, а на «Педро Хименес» парень вряд ли рассчитывал. Насыщенный херес из Южной Испании мгновенно захватывал в плен вкусовые рецепторы густой сладостью. Единственный спиртной напиток, который позволяла себе Паула.

– Сеньор, можно задать вам вопрос?

– Только один?

– Именно, сеньор. – Эстратико улыбнулся и вернул ему фляжку.

Альсада тоже сделал глоток. Он представил конгрессмена Пантеру в его шикарном доме, обдумывающего, как бы ему избавиться от опостылевшей любовницы. Вообразил, как Норма садится в машину – она полностью доверяет водителю и согласна ехать куда угодно. Представил водителя, которому боязно довершить затеянное. Всё – сплошные домыслы.

– Я не знал, что у вас есть сын, сеньор.

– Он мне не сын, – поспешно ответил Альсада.

– Ой, прошу прощения, сеньор.

– Не стоит извиняться, Эстратико. Это частая ошибка… – Альсада собрался уже пуститься в подробные разъяснения, но тут музыка, игравшая по радио, сменилась выпуском новостей.

Черт. Уже три.

– Мне пора, – сказал он, запирая фляжку в ящик. – Уяснил, что делать? Позвонишь Петакки, пусть вышлет фото и протокол токсикологов, положишь их в досье. А когда я вернусь с обеда, спокойно потолкуем, договорились?

– Конечно, сеньор.

– Отчет оставь на столе у Флореса, когда закончишь. Чтобы я этой папки больше не видел.

16

2001 год

Среда, 19 декабря, 15:45

В доме было темно и тихо. Спроектирован он был с учетом буэнос-айресского климата: узкий белый коридор и каменные полы сдерживали натиск зноя. Во время летних сиест Соролья нередко засыпал прямо на мраморном полу, в своей крепости из подушек. Тишина удивила Альсаду. Обычно по возвращении домой на обед его встречал аппетитный запах, голос Паулы, напевающей непонятную мелодию, и звуки телевизора – это Соролья смотрел новости. А сегодня единственным звуком было урчание холодильника. Инспектор вернулся к двери и зажег свет. На столе была только скатерть в красно-белую клетку, и больше ничего. По спине Альсады пробежал холодок.

¿Dónde está Paula?[33]

Ноги у него подкосились. Он проверил телефон. Ничего. Склонился над каменной столешницей, опершись на нее руками. По ладоням разлилась живительная прохлада. И тут он заметил записку, выведенную аккуратной рукой Паулы: «Мы ушли на терапию. С любовью, П. & С.». Mierda[34], cегодня же среда! Каждую среду Соролья посещал доктора Эммериха, знаменитого психотерапевта. Двадцатитрехлетний парень по идее должен бы уже стесняться такого или по меньшей мере ходить на сеансы один. Но Соролья настоятельно просил Паулу с Хоакином его туда провожать. Каждую неделю. И как я мог забыть? Это уже стало своего рода традицией, единственной константой в их жизни, в которой концентрация безумия каждый день только росла. Сперва – ранний обед, про него Альсада сегодня тоже забыл. Потом – прогулка до кабинета, где принимал психотерапевт. Пока Соролья был на приеме, Хоакин болтал с Паулой, а потом, по пути домой, все заходили съесть мороженого в кафе «Чунго». Хоакин, Хоакин… Так отвлекся на трагедию чужой семьи, что позабыл о собственной. Он посмотрел на часы. 15:47. Еще можно успеть. Но чем бы перекусить? На холодильнике нашлась