– Если быть живым означает именно это… Я не хочу жизни. Я хочу только покоя.

– Знаешь, человеку свойственно чувствовать, радоваться и злиться, – медленно проговорил Луций Веллий. – Ты же иногда больше похож на тень, неизвестно как исторгнутую из царства Плутона, чем на живого человека. Конечно, ты всегда был сдержанным и спокойным, но…

Лар Элий закончил за него:

– С тех пор как я потерял Веранию, я стал живым мертвецом. Я не глухой, я слышал эти разговоры.

Луций вздохнул. Значит, пересуды долетели до ушей префекта. Ну, что ж, даже хорошо, что Лар Элий знает, что говорят о нем люди. Хотя, похоже, до недавнего времени ему было это глубоко безразлично. Но не теперь.

– Да. Ты был живым мертвецом. А сейчас оживаешь.

– Это очень больно, – пожаловался Лар Элий.

– Лишь у мертвых ничего не болит, мой друг.

Лар Элий откинулся назад и ощутимо приложился затылком об стену.

– У меня так болит голова, что я точно пока не умер.

– Могу предложить лекарство от головной боли, – оживился Луций. – Ты испытываешь столь личную ненависть к Клеву лишь потому, что тебя терзают не менее личные чувства к Титании.

Луций Веллий был весьма осторожным и благоразумным человеком, поэтому, произнося эти слова, он находился уже на полпути к выходу из палестры. Лишь поэтому шлем, который метнул ему вслед Лар Элий, угодил в захлопнувшуюся за его спиной дверь, а не в эту самую спину.

Лар Элий смотрел, как шлем катится по полу, и не мог отвести взгляд. В голове царила великолепная и прекрасная пустота. Все мысли куда–то испарились, оставив вместо себя чудесную легкость. Нет, в этой легкости не было кладбищенского покоя, там вообще не было ничего. Пустота. А потом воздух словно загустел, так что пришлось приложить усилие, чтобы вздохнуть. Вместе с кислородом пришло осознание собственной беспросветной и от этого ужасно глупой слепоты. Кажется, за последние два с лишним десятка лет он совершенно не поумнел. Совершенно не научился разбираться в себе и понимать собственные чувства. Как и тогда, в юности, Луцию пришлось открыть другу глаза. Лар Элий даже рассмеялся. Что ж, смеяться над собой – это достойное занятие. Тогда, в Риме, он точно так же метался, не находя себе места. И точно так же не мог понять, в чем дело. Пока Луций прямым текстом не сказал ему, что причина в Верании. Лар Элий тогда едва не убил его, хорошо, что даже ножа под рукой не оказалось. Кстати, вот Луций определенно поумнел с тех пор: сумел снова сказать другу «неприятную» правду и вовремя скрыться, избежав последствий.

Золото пробуют огнем, женщину – золотом, а мужчин – женщиной.

Видимо, это судьба. Лар Элий не имел обширного опыта с женщинами. Если быть честным, он вообще не знал женщин, кроме Верании. И вот теперь Луций заставил друга осознать, что это снова случилось. Лар Элий снова будто бы поражен молнией с небес. Мгновение – и знакомая много лет девушка заполняет все его мысли и захватывает все чувства. Говорят, что это любовь. Наверное, так оно и есть.

И что же теперь делать?

___

Титания брела по лесу, пока не наткнулась на поваленную ель, ветви которой образовывали некое подобие шатра. Сочтя, что это вполне подходящее укрытие, девушка забралась под полог колючих ветвей, свернулась в клубочек и провалилась в сон, полный странных бредовых видений.

___

Ей снилось, что она сидит у ног отца, как часто бывало. Только в триклинии пусто; нет пирующих, не слышно громких криков, так раздражавших Титанию, никто не поднимает чаши за здравие, никто не клянется в вечной дружбе. Все тихо и мертво. Кубки лежат опрокинутые, бока их тусклы. На пустых блюдах – комки пыли. Ветер, неизвестно откуда взявшийся, гоняет по полу сухие коричневые листья, и они печально шуршат, а потом взмывают к потолку, закручиваясь в неприятном танце. И свет такой, какой бывает за несколько минут до наступления грозы, когда солнце еще выглядывает из–за надвигающейся тучи: мертвенный, превращающий людей в покойников, даже если они еще живы. Титания видела свои смуглые руки; сейчас кожа на них была такого цвета, будто девушка умерла и неделю пролежала под водой.

Потом Титания подняла взгляд на отца.

Он сидел неподвижно, глаза закрыты. Как странно, но даже в этом призрачном предгрозовом свете Тит Патулус выглядел в точности, как раньше. Он не был мертвым. Он смотрелся живым. Только вот закрытые глаза и общая неподвижность… Медленно, будто преодолевая сопротивление, Титания подняла ладонь и коснулась скрещенных отцовских рук.

– Отец…

– Титания. – Он заговорил, не открывая глаз. – Как хорошо, что ты здесь.

– Отец, ты жив! – Девушка захотела заплакать, теперь от облегчения, однако не смогла. Призрачные законы сна оказались сильнее нее.

Тит Патулус медленно покачал головой:

– Я мертв. И я в обители богов.

– Нет! Ты здесь, со мной. Мы дома. Пожалуйста, посмотри на меня.

Вождь даков открыл глаза (тоже совершенно такие, как раньше!), обвел медленным тяжелым взглядом все помещение и затем остановил взор на дочери.

– Это не мой дом теперь, – тихо произнес Тит Патулус. – И не твой. Вечного нет ничего, да и долговечно тоже немногое.

– Отец!

– Титания. – Он протянул руку и коснулся ее волос, и девушка ощутила тепло – такое знакомое, родное… – Ты должна позволить мне уйти. Я долго был с тобой, а сейчас мне нужно тебя покинуть.

– Нет, отец, нет! – вскрикнула она, схватила его за руку, надеясь удержать. Однако было поздно. Лицо и тело Тита Патулуса стремительно менялись; так течет металл в кузнице, поддаваясь переплавке. И свет в триклинии изменился, перетек из грозовой бледности в яркое золото летнего дня. Титания оглянулась. Листья больше не кружились над полом, исчезли опрокинутые кубки, пустые блюда. Все вокруг было девственно чистым, но угроза больше не ощущалась. Испарилось давящее чувство, приходящее, когда думаешь о смерти или видишь ее; осталось тихое умиротворение, когда знаешь, что все миновало. А может быть, это было смирение. Человек и наяву далеко не всегда разбирается в своих чувствах, что уж говорить о сне?

Титания повернулась к человеку, которого держала за руку, – и увидела, что это Лар Элий Север.

___

Утром она проснулась от холода. Все тело застыло, превратившись в камень. Титания едва смогла сесть и тут же принялась растирать ноги, чтобы вернуть им хоть какую–то чувствительность. Кажется, спать прямо на земле было плохой идеей.

– А что было хорошей идеей? – проговорила девушка вслух, чтобы хоть как–то нарушить тишину. Туман стелился по лесу, скрывая землю, траву и кусты. Солнца видно не было, хотя явно уже рассвело. Безветренно, но все равно промозгло. Титания с трудом встала и прислушалась. Хотелось найти хотя бы ручеек, напиться воды, если уж съесть нечего. Желудок возмущенно сжался в комок. Кажется, еды ему не перепадало уже едва ли не двое суток. Или больше?