Отношения между мужчинами и женщинами чаще были связаны с экономическими соображениями, чем с чувствами, тем более что брак зачастую заключался при посредничестве накодо (сват или сваха), по инициативе родителей или ояката. Браки по взаимной склонности молодых людей, распространенное явление в деревнях в предыдущие годы, в городах эпохи Мэйдзи встречались редко, считались чем-то ненормальным и, но общему мнению, могли кончиться очень печально. Свадьба была, в сущности, созданием нового социально-экономического союза, а для чувств в нем оставалось мало места. Значимым событием считалось только рождение ребенка, особенно мальчика, которое скрепляло этот союз. Бездетные пары вызывали сочувствие соседей и в какой-то степени выпадали из общественной жизни.

Таким образом, в Японии эпохи Мэйдзи общество, претерпевшее глобальные изменения, составляло по меньшей мере три типа семей: городская семья; социально-экономический союз, наследуемый старой аристократической семьей, в которой женщина воплощала собой домашний очаг; деревенская семья — «рабочий коллектив», в котором все члены являлись производителями благ. Последняя категория являлась семьей социопрофессионального типа, состоявшей из более или менее крупных групп, включающей всех, кто выполнял в общине какую-либо работу, независимо от того, были ли эти люди связаны между собой кровным родством или нет. Следовательно, отношения между людьми зависели от их ранга и положения в обществе, которые навязывали каждому определенное место в социальной, семейной или профессиональной группе. Тот, кто не мог влиться в какую-либо из этих групп, вынужден был примкнуть к низшему слою пролетариата, представителей которого практически не считали за людей и нещадно эксплуатировали.

Понять янонца очень сложно. Японец эпохи Мэйдзи не слишком отличается от японца предыдущих времен. Но почему и когда он стал тем, чем стал? Является ли человек чем-то большим, нежели результатом положительного и отрицательного опыта предков, конечным продуктом всей цивилизации, чьи корни уходят в почву прошлого его родной страны? Кроме того, современный японец еще меньше отличается от своего соотечественника, жившего в период Мэйдзи. Его чувства нисколько не изменились, и в глубине себя он ощущает неразрывную связь с традициями Японии (то есть с тем, что составляет характеристику и сущность этой цивилизации). Абсолютное приятие современной техники, повлиявшее на его внешнее поведение, никак не отразилось на внутреннем мире, то есть на его понимании вещей как «внешних» по отношению к самому себе и к их субъективному ощущению.

Мы уже убедились в том, что манерой поведения мужчина-японец кардинально отличается от женщины-японки: в жизни коллектива у них абсолютно разная экономическая значимость и социальная роль. Если женщина социально более свободна, чем мужчина, то это означает, что она может избежать ряда обязанностей, накладываемых социопрофессиональной группой. Мужчина же по рукам и ногам стянут ремнями этих обязанностей и долга: никто ему ничего не должен, но зато он должен всем. С самого рождения он начинает выплачивать долги, и это — единственное его право, данное ему от природы. Живя в обществе, он имеет долг перед императором и нацией, родителями, ояката, наставниками, начальниками, коката, детьми, другими членами семьи, подчиненными. Что касается женщины (разумеется, речь идет только о замужней женщине, так как лишь в этом случае она «существует для общества»), то ее обязанности распространяются лишь на ее родителей и родителей мужа, детей и, наконец, собственно на мужа и слуг, если таковые имеются. Что касается «долгов», то единственно значимый из них она имеет перед мужем. Неженатый молодой человек начинает приобретать вес в обществе, когда вступает в «рабочий коллектив». Молодая женщина обычно также занимается каким-либо трудом, но общество воспитывает ее и занимается ее образованием лишь для того, чтобы сделать из нее почтительную супругу и примерную мать семейства. Это ее основная роль.

Мужчина же — прежде всего производитель благ, составляющий часть группы, объединения на работе, социума. Простора для инициативы мало, он сам не слишком стремится занять ответственную должность, его устраивает место, предоставляемое группой. В качестве отдельного индивида он имеет небольшую ценность, если только не достигает определенной известности или положения общественного руководителя. Его уважают только как производителя благ, о чем уже говорилось выше, но не как потребителя (после последней войны положение немного изменилось). Это расходится с ситуацией в странах Запада, где «потребители» благ имеют большое преимущество перед их производителями.

Как только мужчина в Японии достигал пенсионного возраста (обычно в шестьдесят лет) и автоматически переходил в разряд потребителей, он немедленно терял всякую социальную значимость. Молодежь выказывает уважение возрасту (этого требует конфуцианская традиция), но членами социальной группы производителей старики больше не являются, и единственное право, которое им остается, — это возможность спокойно умереть, принимая заботы родственников. В социальном же отношении они становятся иждивенцами. Их почитают, с ними советуются (однако этим советам можно и не следовать), отмечают их дни рождения и избавляют от тяжелой работы. Это отношение к старикам, характерное для японцев прошлых веков, усилилось в период Мэйдзи из-за роста населения и огромных экономических трудностей, с которыми боролись семьи, чтобы выжить. Оно сохраняется кое-где в деревнях и среди некоторых пластов городского населения, в основном у молодых мужчин, для которых старость означает конец деятельной жизни. Старик или тот, кто вышел на пенсию, становится «немощным», и законы не могут здесь ничего изменить: это факт. Они больше не входят в группу производителей, они изолированы от жизни и потеряны для общества. Кроме того, они становятся обузой. Этим объясняется огромное количество самоубийств, совершаемых не только пожилыми людьми (среди которых были и весьма известные люди), но и молодыми, теми, кто потерял (или по тем или иным причинам не смог найти) свое место в обществе. Действительно, индивид как таковой практически не может существовать в японском обществе, традиционном или современном — не суть важно.

Но наше знакомство с повседневной жизнью японцев поверхностно и не затрагивает бесчисленных ее нюансов. Описанное выше положение дел применимо в период Мэйдзи к основной массе населения: крестьянам, служащим, рабочим, ремесленникам. Представители же образованных кругов общества выходили иногда за эти жесткие рамки и, хотя сами должны были выполнять разные обязанности и обязательства (он, гири, гиму), имели возможность избежать негативных сторон и последствий некоторых из них.

Здесь необходимо коснуться той паутины обязанностей и долга, в которой намертво запутывается каждый японец. В Японии различают три вида своеобразных приказов или обязательств, которые управляют жизнью каждого жителя этой страны и о которых необходимо иметь представление, если есть желание хоть немного разобраться в причинах того или иного поведения японцев. Форма «он», относящаяся к основным понятиям этики, требует, чтобы кто-либо (не важно, кто), получающий услугу («милость») от кого-либо или от общества, был безоговорочно поставлен в положение должника. Обязанности, которые, таким образом, получает человек, являются либо пассивными (ко-он — милость императора плюс то, что человеку дается от рождения — оя но он, или милость родителей, нуси но он, или милость, полученная от вышестоящих, си но он, или милость, полученная от наставника, учителя и т. д.), либо активными (гири или гиму). Тот, кто предоставляет эти милости, называется ондзин.