– Это Баязид задумал лже-Мустафу. Его рук дело.

Роксолана замерла, не дойдя до двери, вскинула голову:

– Не-ет… Нет, он не мог!

Сулейман мрачно усмехнулся.

– Его оболгали. Шехзаде Баязида оболгали. Зачем ему это делать?

– Вызови сына в Стамбул, поговори сама. Если я позову, еще сбежит куда-нибудь. Я на время уеду…

Она мерила шагами кабинет.

Некоторое время Чичек с тревогой следила за султаншей, потом не выдержала:

– Госпожа, что случилось?

– Ничего! Подай писчие принадлежности.

Хотелось спросить, чего их подавать, всегда готовы на столике, но Чичек подошла к столику, повозилась, словно что-то делая, окликнула:

– Все готово, госпожа.

В письме к сыну Роксолана сообщила, что султан уехал, и очень просила срочно прибыть самому, пока Повелителя нет в Стамбуле. Писала о своей болезни и о том, что в гареме были события, сильно изменившие положение дел.

Султан и впрямь уехал, не в Румелию – в охотничьи угодья неподалеку, но с младшим сыном предпочел не встречаться.

Перед отъездом позвал Роксолану поговорить.

– Хуррем, мы уже немолоды, я даже стар…

Конечно, она подумала о том, что султан не считал себя стариком, когда обхаживал Каролину, но и вида не подала, какие мысли витают в голове, сидела, привычно опустив глаза. Теперь он тоже не должен знать, что она думает.

– Что будет, если со мной что-то случится? Наследником назван Селим, я знаю, что ты предпочла бы Баязида. Этот шехзаде беспокоит меня больше всего.

Роксолану задело то, что Сулейман не назвал Баязида сыном, сказал «шехзаде». Но она никак не отреагировала. Да, из двух оставшихся сыновей султан предпочитает Селима, а она – Баязида. Но следует честно признать, что Баязид стал бы лучшим султаном, чем пристрастившийся к вину Селим. Почему же тогда такой выбор?

– Если Баязид придет к власти, править он будет лучше, чем Селим, но уничтожит брата и его сыновей. К тому же, пока он шехзаде, который должен научиться подчиняться, а не требовать свое. Если Баязид не поймет необходимости подчиниться, то ввергнет государство в пучину междоусобной войны. Это государство создавалось многими поколениями, а разрушено может быть одним самоуверенным принцем. Такого нельзя допустить. Потому я прошу тебя пригласить шехзаде в Стамбул и поговорить с Баязидом. Если это сделаю я, то, во-первых, он воспримет вызов как угрозу, во-вторых, решит, что я намерен его уничтожить.

Султан чуть помолчал, снова тяжело вздохнул:

– Хуррем, к тебе он прислушивается. Объясни, что противостояние двух шехзаде может уничтожить государство. Я казнил Мустафу, как только понял, что он способен ввергнуть страну в противостояние. Если на это пойдет другой принц, я сделаю то же самое.

– Нет, только не это!

– Тогда поговори с сыном, он должен понять. Возможно, Баязид более достоин стать султаном, но Селим старше, и в этом не наша и не их вина, такова воля Всевышнего, а ей нужно подчиняться.

– Я уже вызвала Баязида в Стамбул. Если приедет, поговорю с ним.

– А внуки?

Роксолана мгновенно поняла все: султан намерен оставить детей Баязида в качестве заложников.

– Если привезет внуков – оставлю у себя.

Сказала спокойно, словно о деле решенном и не представляющем собой ничего необычного. Подумаешь, сыновей принца заберут в заложники того, что он не будет бунтовать против брата? И удавят шелковыми шнурками в случае чего…

Сулейман действительно уехал, а Роксолана стала с тревогой ждать реакции младшего шехзаде.

Они так непохожи с Селимом, словно рождены разными родителями. Селим внешне повторил мать, он такой же рыжеволосый и невысокий, Баязид удался в отца – рослый и худощавый, с орлиным носом и таким же взглядом.

Селим с детства привык к мысли, что его жизнь скоро прервется, а потому нужно использовать каждый данный Аллахом день и миг. Он с детства старался окружить себя удовольствиями, причем телесными.

Баязид жил иначе.

Он, как и Селим, не считал нужным заботиться о своем образовании, что заставили изучить, то изучил, хотя способностями обладал даже более выдающимися, чем братья. Но и его с малых лет приучили к мысли, что жизнь – это недолго. Другие, те, кто не шехзаде, кто не наследник, могут жить до старости, а им с Селимом о таком и мечтать глупо.

Нет, никто нарочно такого не говорил, но когда даже совсем маленький человечек слышит о чем-то изо дня в день, он обязательно запомнит и, став постарше, разберется, что это за слова такие – «закон Фатиха».

Проклятый закон, превращающий жизнь наследников в кошмарное ожидание внезапного конца жизни во время ее расцвета!

Но когда они с Селимом еще ничего не понимали, уже знали, что они не главные, вроде даже не совсем нужны. Мустафа взрослый, Мехмед серьезный, Михримах вообще девчонка, что с нее возьмешь, Джихангир маленький и больной. Все были какие-то особенные, только эти двое оказывались никем и нигде. Наследниками станут вряд ли, больших успехов и ума от них не требовалось, жалеть тоже было не за что.

Оставалось просто жить в свое удовольствие, пока эта жизнь не оборвалась из-за смены султана.

Но если Селим предавался удовольствиям, сидя на месте, то Баязид сидеть не мог и не желал. Однажды он услышал, как их дед уничтожил, сместив с трона, своего отца, уничтожил братьев и племянников, даже самых маленьких. Запомнил это и для себя решил, что его дети, если таковые родятся, будут разбросаны по всей империи, чтобы их не смогли даже найти. А если останется хоть один, то обязательно отомстит.

Живой, подвижный, что в повседневной жизни, что в правлении, он словно боялся остановиться, задержаться на одном месте. Повзрослев, норовил улизнуть из дворца при малейшей возможности, уезжал на охоту, отправлялся в Эдирну, совал свой любопытный нос повсюду. Будь он чуть более усидчив, сумел бы познать многое, но считал, что ему наука управления государством вовсе ни к чему, а потому сойдет и так.

Роксолана злилась, укоряла, пыталась увещевать и в шутку, и всерьез. Как ей иногда хотелось в шутку отхлестать взрослого сына по спине прутом, как это делал ее отец с ее старшим братом!

Но ругать Баязида бесполезно, тот смеялся в ответ, изворачивался и продолжал жить по-своему. Непостижимый, вольный и привязанный одновременно. Баязид никому не переходил дорогу, никому не был опасен, а потому жил в свое удовольствие, участвовал в походах, если султан звал, охотился, любил женщин, плодил детей. Кажется, даже он сам не мог сказать, скольких уже имеет даже в гаремах. Когда спрашивали, смеялся, пожимая плечами:

– Все мои, чужих не держу.

А теперь вот возможно настоящее противостояние братьев, в котором один из них обязательно погибнет. Для султана это противостояние страшно развалом империи, а для нее это прежде всего война двух сыновей.