Сложив руки на груди, я откинулся на спинку стула. Мистер Данн, дворецкий, сказал, что мне звонят. Фелтон попытался остановить Джулиана, чтобы я мог выйти и ответить на звонок, но Джулиан, видя, что раздразнил меня, ликовал:

— Наконец-то мы услышали, что у вас на уме! И все это жалкая и неубедительная околесица! Британские хиппи проповедуют мир, спрятавшись за штыки британской армии. Свобода, о которой они разглагольствуют, обеспечивается не поэтическими химерами, а тяжкой работой полиции и судов. Их любовь финансируют люди, распределяющие пособие по безработице. Нормальные, порядочные люди инстинктивно отворачиваются от хиппи. И дело не только в грязи, наркотиках и полоумном мычании, которые, словно эпидемия, поразили этих людей. Дело в том, что хиппи и поп-музыканты превратили сексуальные извращения в жизненный идеал. Есть какая-то болезненная томность, женственность в этих молодых людях с их длинными волосами, цветастыми рубахами и бусами. Они рекламируют свое страстное желание стать девушками. Какой стыд! Почему бы им не съездить в Марокко и не сделать там себе операцию? В добрый путь!

— Не отвечайте, Non Omnis Moriar, — приказал Фелтон. — Ступайте и ответьте на звонок.

— Хорошо, я пойду, но я еще вернусь.

Пошатываясь, я поплелся за мистером Данном, дворецким, безуспешно пытаясь имитировать его степенный шаг. Он провел меня к стоявшему в холле паланкину, одновременно служившему телефонной будкой. Я взял трубку и сказал: «Привет!» — не беспокоясь о том, кто на другом конце провода.

— Твоя мать, Питер, — ответил отец, — Ей действительно очень плохо. Приезжай — если сможешь, прямо сегодня. Если нет, то выезжай завтра с утра.

— Посмотрю, что мне удастся сделать, папа. Это непросто. Я на очень важной конференции.

— Забудь про конференцию. Приезжай. Мне… нам ты сейчас очень нужен, Питер. Ради всего святого!

— Ладно, ладно, только я сомневаюсь, что мне удастся вырваться до завтрашнего утра. Мы тут немного далековато.

— Понятно… но, Питер, я думаю, она умирает.

Я немного поблуждал, прежде чем мне удалось найти обратную дорогу в столовую. Там шел жаркий спор.

— Не понимаю, почему вы выбрали именно его, — говорил Джулиан.

— Мы его не выбирали, — ответил Гренвилль.

— Постарайтесь увидеть то, что скрывается за внешностью, — сказал Фелтон.

Увидев меня, они замолчали.

— Возвращаясь к тому, на чем мы остановились, Джулиан, — на все ваши вопросы есть ответ, — Я стоял в драматической позе в дверях и старался припомнить, в чем же заключался ответ, — Ах да, вы говорили, почему я не делаю операцию по изменению пола? Видите ли, Джулиан, дело в том, что я живу на студенческую стипендию. Я не могу оплатить дорогу до Марокко, не говоря уже об операции. Но прошу вас — дайте мне денег, и я поеду и сделаю операцию. Но, пожалуйста, не думайте, что я — неблагодарный попрошайка, который хочет за ваш счет сделать себе операцию по перемене пола, о которой все мы, хиппи, страстно мечтаем. После операции я вернусь и возвращу вам долг, работая на вас служанкой. От такого предложения вы вряд ли сможете отказаться, во всяком случае не теперь, когда так тяжело найти прислугу. Тем более, что тогда вы сможете вытащить ваш штык, чтобы я почистил его своим языком, сможете воспользоваться своим нравом сеньора, а потом, оттрахав меня до бесчувствия, вы возьмете меня потанцевать на зеленый лужок под звуки духового оркестра. Давайте, Джулиан, устроим это…

Я подождал, найдется ли у него, что ответить, но Джулиан только и сказал: «Я хочу умереть». (Уже второй раз за вечер. Может, если он повторит это трижды, добрая фея исполнит его желание.)

— Что вам сообщили по телефону, Non Omnis Moriar?

Фелтон был раздражен, но я подумал, что он, по крайней мере, мог бы предложить мне выпить. Так что я сам справился с графином, припоминая, что же мне сказали по телефону. Меня ожидал небольшой шок. Я думал, что это окажется обычное столовое вино, но это был крепкий портвейн.

— Сожалею, — сказал я наконец, — но мне только что сообщили о состоянии моей матери. Она очень плоха, и я должен поехать домой как можно скорее.

Я ожидал сочувствия, хотя бы для формы, но Фелтон только пожал плечами.

— Я должен ехать, — не сдавался я, — Чего бы вы от меня ни добивались, и будь я проклят, если я знаю, что это, но вы не имеете права ждать от меня бессловесного повиновения. Я еду сейчас же.

Я налил себе последний бокал — на посошок.

— Дверь там, — сказал Фелтон.

Я ринулся прочь из столовой, пролетел через холл, успел добежать до гравия перед ступеньками, и тут меня вырвало. В жизни человека бывают моменты озарения. Мгновения славы, имеющие таинственное, но безусловно возвышенное значение. Во время подобных непроизвольных явлений человек может даже ощутить, пусть смутно, приливы и отливы Судьбы. Именно такой миг озарения я и переживал сейчас. Я стоял на загаженной павлинами земле и смотрел вверх, на звезды, потом вниз, на свою блевотину, а затем снова на звезды. Моя блевотина — кусочки куропатки и овощей, сплошь розоватая от выпитого вина, была не менее прекрасна, чем звезды. И я почувствовал, что очистился. Я был по-прежнему пьян, но это было какое-то более чистое опьянение. Когда человека мутит, даже рвота — приятное ощущение, — это все равно что чихнуть, когда свербит в носу.

Я шагал по лужайке и мысленно продолжал спор о хиппи — выдумывал все новые сокрушительные аргументы в свою пользу. Люди вроде Джулиана говорят так, будто это хиппи правят страной и все, что в ней происходит, — происходит на Карнаби-стрит или на Кингз-роуд. Но Англией, в которой я живу, правят не длинноволосые юнцы, отдающие распоряжения из Арт-Лабораторий или студий звукозаписи. Этой страной управляют сидящие в больших офисах пожилые или давно взрослые люди. Британией шестидесятых, так же как и Британией пятидесятых и Британией сороковых, управляют директора компаний, генералы, епископы, члены парламента, управляющие банков и ректоры колледжей, и если в Британии шестидесятых что-то не так, то это их, а не моя вина и не вина Битлз. Мне бы хотелось, чтобы на улицах было полно молодых людей в ярких, цветастых рубашках. На самом деле Англия — на удивление старомодная и зажатая страна. Надо проехать бог весть сколько миль, чтобы услышать звуки ситара или купить комикс с доктором Стрейнджем, но зато рекламу крема для бритья, чая и сигарет можно увидеть где угодно. Здесь как будто постоянно моросит дождь. Если революции хиппи суждено свершиться, то пусть это случится поскорее.

Что случится скорее? Пусть скорее налетит буря с Востока, а впереди бури движется расхристанная, по-цыгански пестрая, шумная толпа хиппи, приплясывающих рядом со своими повозками под ритмичную дробь восточных барабанов. Их знамена украшены тантрическими знаками. На их лицах татуировки, призывающие к отмене сексуального рабства. Хиппи выступили в поход против твердынь христианства. Колеса их повозок сокрушают тела их соратников, которых алкоголь и наркотики сделали бесчувственными к ударам судьбы, и хотя многие из них погибали подобным образом, это не столь важно, потому что имя им — легион и все больше и больше их поднимается, чтобы присоединиться к крестовому походу вечных детей. Среди них юноши, одетые девушками, и девушки, одетые юношами, и много и тех и других, которые вообще ни во что не одеты. Это не обыкновенное шествие; это бесконечная праздничная процессия, движущаяся сквозь облака ладана и бабочек. Грозные всадники расчищают путь странствующим посланникам радости, и смеющиеся люди по цепочке передают друг другу вино, наркотики, свечи, искусственные члены, обмениваются поцелуями, не переставая танцевать. Их души и тела свободны. Лица хиппи раскраснелись, их глаза сияют, на них приятно смотреть, потому что они молоды. Их бунт инстинктивен, его не постичь разумом — они будто орды саранчи, обрушившиеся на западную цивилизацию. Они надвигаются в своих широкополых шляпах, индийских шалях и ковбойских сапогах, и хотя они еще далеко, до меня доносятся их крики: «Долой церковь и короля!», я слышу позвякивание их колокольчиков, а за всем этим — пульсирующий глухой ритм танца Ямы, Бога Смерти. Так пусть же они явятся, дикие орды с Востока, а вслед за ними хлынут угрюмые дожди. Сияющий Люцифер приветствует свой народ.