— Да нет, получали хорошо. Я, как отучился полгода, стал работать на станке из Швейцарии, таких всего три штуки на заводе было, фирмы «Фриц Штудер». Их за золото купили, поэтому операторам платили хорошо, я через десять месяцев стал триста рублей получать. Пятьдесят — аванс, двести пятьдесят — получка. Мастер на этих станках приносил домой пятьсот рублей, а один такой мужик, который делал штампы почти невидимых глазом деталей для часов, тот целых семьсот рублей получал. Делал один штамп в месяц и никто ему ничего сказать не мог.

Ничего не скажешь, отличные деньги для середины шестидесятых годов, если не на Севере вкалываешь.

— Да сколько ты такие деньги получал, тебя же исполняющим обязанности инженера перевели в цеху, когда ты техникум закончил? — разоблачает отца мать.

— Ну, там свои хитрости были, — улыбается отец.

— А вы, мамуля, кем работали? — отвлекаю я внимание негодующей матери от отца.

— Я тоже четыре месяца училась сначала, потом в сборочном цеху работала, балансирный механизм в часы вставляла.

— А как по деньгам выходило?

— Сначала стипендию в пятьдесят рублей получала, потом, когда немного научилась, стала по сто сорок рублей зарабатывать.

— Ну, вместе хорошие деньги зарабатывали! — подвожу я итог, — Как же вы так сорвались с насиженного места, со своего дома, от мамулиных родителей с коровами и курицами, одних кролей пятьдесят штук у деда в клетках сидели, пустились за квартирой в неизвестность? Авантюра какая-то получается! У меня родители — авантюристы!

— Здесь то вы больше не получаете! — добавляю еще.

— Сынок, я захотел уехать. Не то, чтобы мне не нравился город на Волге, просто жить хотелось в своей квартире, которую не приходится топить. Я же котел на угле поставил, думал, что протопить дом просто будет. Только уголь в город привозили один подмосковный, он как пыль, сколько не кидаю, все без толку. До нашего антрацита донецкого ему как до луны, — и отец махнул рукой, — А с квартирами там все совсем плохо выходило, лет двадцать-двадцать пять бы ждали.

— Тебе же тоже лучше здесь живется, когда кружки и секции всякие поблизости, не нужно с левого берега в центр бежать через плотину. Да и Ленинград совсем рядом, такой город, сам понимаешь, — подводит итог отец и сам спрашивает меня:

— Давай, что ты нам хочешь сказать?

Тут я задумался и решил, что еще слишком мало времени живу в новом теле, еще до конца не разобрался в окружающей обстановке и все-таки рановато пугать родителей своим даром предвидения. Вот, пройдет два-три месяца, привыкнут немного ко мне новому, вживусь полностью в образ, тогда проще будет переговорить про предвидение и грядущее. Лучше покажу пока свои новые качества — решительность и продуманность.

Поэтому ответил не в стратегическом смысле, а в тактическом, именно про то, что на ближайшее время требуется:

— Я как-то сильно повзрослел за последнее время, — и ведь не соврал даже, — Много чего понял про себя и чем собираюсь заниматься. Поэтому хочу поговорить с вами о своих планах на будущее.

Родители с удивлением рассматривают мое лицо, когда это я успел повзрослеть — они еще не поняли, однако, сейчас я им это докажу.

Ведь, я не такой сильно спорящий с родителями парень, как тот же Стас. К нему как не зайдешь, все время по любой ерунде препирается с матерью. Я же ничего лишнего не требующий подросток, даже учился я сам всегда, безо всякого родительского контроля и помощи.

Однако, лучше уже начать приучать их к моей появившейся самостоятельности заранее, а не заявить внезапно в августе, что я не остаюсь в школе, а уезжаю в Питер. Тогда возможен слишком сильный взрыв эмоций, поэтому приучать к мысли, что я все решаю сам, а главное — и доказать это, лучше постепенно.

Может, я никогда так и не смогу рассказать про мое второе пришествие в тело себя молодого, что знаю про будущее и своей семьи, и всей страны. И мне гораздо виднее, что стоит делать самому, как и им тоже, а что совсем не стоит.

Пока, только проявлю появившийся характер и свои мысли о будущем, которое собираюсь построить сам себе.

— Я собираюсь, как только получу паспорт, начать работать. Учиться серьезно я никуда не пойду. Ни в институт, ни в военное училище, ни в техникум какой — мне все это не требуется, — ошарашиваю я родителей таким заявлением.

— В девятый класс тоже не пойду, нечего мне там делать, два лишних года за партой сидеть и у вас на шее тоже, я уже понимаю это. Скорее всего, сдам документы в какое-то ПТУ, поучусь там год или полгода, получу паспорт и тогда скажу вам, чего дальше делать надумал, — продолжаю я разговор.

Родители ошарашены и смыслом слов, и моим уверенным тоном, наверняка, не узнают своего послушного сына.

— Подожди, сынок. Ты, что же, хочешь, как и я, на стройке мантулить? Ты знаешь, какая это тяжелая работа? — говорит отец.

— Нет, не собираюсь, — спокойно отвечаю я.

— А куда ты пойдешь работать тогда? — отец начинает горячиться, поэтому я прошу его не нервничать, а со мной разговаривать, как со взрослым человеком.

— Пап, работа — это не только на стройке мантулить. Есть очень много мест, что не придется на морозе или жаре выматываться, так что ноги трясутся, а получать там можно не меньше, а то и больше. Просто вы не знакомы с такой стороной жизни, я пока тоже не очень в курсе, но, я так и не тороплюсь. Просто, чтобы вы знали, что с сентября я начну получать нормальную стипендию в училище, с койкой в общаге и питанием, потом начну работать, так что и вам полегче станет.

Вижу, что родители не знают даже, что мне и сказать, они еще не обдумывали, куда мне двигаться после десятого класса, восьмой еще не закончен, а тут такое заявление от всегда покладистого сына.

Я ведь знаю, что отец не угомонится, пока я не уеду в Ленинград, будет постоянно пытаться уговорить меня податься на военную службу. Чтобы он мог мной гордиться и я всегда в чистой форме ходил.

А вот тем, что сын отправился в путягу — таким точно не сможет похвастать своим знакомым, пусть я даже не собираюсь там долго засиживаться. Поэтому, просто мне не будет, как бы я рассудительно или по-взрослому не разговаривал с ним, впрочем, теперь я должен доказать, что слова мои — не детское упрямство, а обдуманный выбор повзрослевшего сына.

— Ну, этот вопрос еще