Он продлил удовольствие, закурив ароматную сигару в тот момент, когда лошадка бодрой рысью понесла его на юг столицы. Ее автомедонт[16], умолкнувший на какое-то время, дремал, переваривая пищу, а его упряжка ехала почти самостоятельно по привычной дороге. Великолепная утренняя погода начинала портиться. Поднялся небольшой ветер, который гнал на восток хмурые тучи, время от времени скрывающие солнце, но прогулка все же была приятной.

Замок понравился Морозини. Террасы, стойки перил и две забавные квадратные башенки, крыши которых были расположены на разных уровнях, придавали этому строению в стиле барокко, окруженному садами, сходство с пагодой, что было не лишено очарования. В нем было все необходимое для того, чтобы привлечь красивую кокетливую женщину, каковой, вне всякого сомнения, была та самая Мария-Казимира де ла Гранж д'Аркьен, представительница достойного рода нивернезских дворян, чья любовь, говоря словами Болеслава, сделала ее королевой Польши, хотя изначально это не было предназначено ей судьбой.

Эта история была известна Альдо от матери, предки которой были в двоюродном родстве с герцогами Гонзагами: Луиза-Мария, один из самых красивых цветков в семье, по приказу Людовика ХIII должна была выйти замуж за Ладислава IV, хотя была безумно влюблена в кpacaвца Сен-Мара. Она взяла с собой любимую фрейлину Марию-Казимиру. Приехав в Польшу, фрейлина вышла сначала замуж за старого, но богатого князя Замойского, затем овдовела, но очень скоро стала женой прославленного маршала Польши Яна Собеского, которому внушила пламенную страсть. Когда же он стал королем Яном III, он возвел на трон женщину, которую любил, и построил для нее этот летний дворец, а сам отправился стяжать если не мировую, то по крайней мере европейскую славу, закрыв туркам у Вены дорогу на Запад и отбросив завоевателей назад на их собственные земли.

Гид освежил память посетителя, и Морозини, слушая его, все меньше и меньше понимал лирические восторги возницы по поводу этой «легендарной любви». Собеский, безусловно, был легендарен, чего нельзя сказать о Марии-Казимире, честолюбивой интриганке, которая катастрофическим образом влияла на политику мужа, поссорила его с Людовиком XIV, а после смерти Яна III повела себя так вызывающе, что польский Сейм отослал ее восвояси[17].

Внутреннее убранство замка несколько разочаровало Морозини. Русские увезли многое из того, что в нем находилось изначально. Лишь кое-какая мебель и множество портретов хранили память о великом короле. Тем не менее антиквар с безусловным восхищением осматривал кабинетную мебель флорентийского стиля, подаренную папой Иннокентием IX, зеркало великолепной работы, отражавшее когда-то чрезвычайно милое личико королевы, и панно Ван Идена, украшавшее ее клавесин, дар императрицы Элеоноры Австрийской…

Прогуливаясь по залам, многие из которых были пусты, Альдо почувствовал, что его охватила какая-то тоска. Он был здесь чуть ли не единственным посетителем, и это слишком молчаливое место в конце концов растревожило его. Он уже спрашивал себя, зачем приехал сюда, и сожалел, что не остался в городе. Решив, что сады, освещенные выглянувшим солнцем, вернут ему хорошее настроение, он вышел на террасу, нависающую над притоком Вислы, чтобы полюбоваться растущими у берега реки гигантскими деревьями, по преданию, посаженными самим Собеским. И в этот момент увидел девушку.

Незнакомка, которой не было, наверное, и двадцати лет, поразила Альдо своей красотой: высокая и почти воздушная, с белокурыми волосами, отливающими чистым золотом, светлыми глазами и восхитительным ртом, она выглядела необыкновенно элегантной в своей шубке из голубого дрота, отороченного песцом, и в соответствующей наряду шапочке, придававшей ей вид сказочной героини Андерсена. Она, кажется, была чрезвычайно взволнована и что-то со страстью говорила молодому и романтичному брюнету без головного убора, выглядевшему не счастливее ее самой, но Альдо почти не замечал его присутствия, настолько незнакомая девушка поглотила все его внимание.

Насколько он мог судить, наблюдая за разыгравшейся между этими двумя персонажами сценой, речь шла о разрыве или чем-то похожем. Девушка как будто упрашивала, умоляла о чем-то своего друга. В ее глазах стояли слезы, впрочем, как и в глазах юноши, но, несмотря на то что они говорили довольно громко, Морозини не понимал ни слова из их разговора. Единственное, что он уловил, были имена действующих лиц. Прекрасное дитя звалась Анелькой, а ее приятель Ладиславом.

Отойдя, чтобы его не заметили, за подстриженный тис, Морозини с интересом наблюдал за страстным диалогом. Анелька все отчаяннее молила о чем-то Ладислава, а он все упрямее замыкался в себе, демонстрируя оскорбленное достоинство. Может быть, это была классическая история любви богатой девушки и бедного, но гордого парня, готового разделить с возлюбленной свою нищету, но не ее богатство? В своей черной развевающейся одежде Ладислав очень смахивал на нигилиста или просвещенного студента, и прячущийся наблюдатель никак не мог понять, почему эта очаровательная девушка так цепляется за него: молодой человек явно не способен был обеспечить ей не только достойное ее, но и вообще какое бы то ни было будущее. К тому же он был не особенно красив!

И вдруг драма достигла высшего накала. Ладислав страстно обнял Анельку и подарил ей слишком страстный, чтобы не быть последним, поцелуй, затем, оторвавшись от нее, несмотря на отчаянную попытку девушки удержать его, со всех ног бросился прочь, и на свежем ветру затрепетали полы его длиннющего пальто и серый шарф.

Анелька даже не пыталась догнать юношу. Оперевшись на балюстраду, она низко склонилась, опустив на руки голову, и зарыдала. Альдо стоял не шевелясь под сенью тиса, не зная, что и делать. Он не представлял себе, как подойти к девушке с банальными словами утешения, но, с другой стороны, не мог удалиться и оставить ее здесь одну, наедине со своим горем.

Девушка выпрямилась, с минуту постояла, держась руками за каменную ограду и рассматривая распростертый у ее ног пейзаж, затем собралась уйти. Альдо решил последовать за ней, но девушка вместо того, чтобы направиться к воротам замка, стала подниматься по лестнице, ведущей к берегу реки, что, конечно, встревожило Морозини, охваченного вдруг странным предчувствием.

Хотя походка Морозини была легкой и неслышной, девушка скоро обнаружила его присутствие и побежала с такой скоростью, что он даже удивился. Ее маленькие ножки, обутые в синие замшевые ботиночки, порхали над дорожным гравием. Она мчалась к реке, и на этот раз, отбросив последние сомнения, Альдо устремился за ней. Он тоже хорошо бегал: после возвращения из плена у него было время заняться спортом – плавание, легкая атлетика и бокс! – и физическую форму Морозини восстановил блестяще. Его длинные ноги сократили разрыв между ним и беглянкой, однако нагнать ее ему удалось лишь у самого берега Вислы. Она издала резкий крик, отбиваясь от него всеми силами и произнося непонятные слова, смысл которых наверняка был не самым приятным. Тогда Альдо встряхнул девушку в надежде, что она замолчит и утихнет.