– Положитесь на народ, – продолжал поучать Чжан. – Как говорил председатель Мао, в единении с народом – наша сила. Нет трудностей, какие мы не смогли бы преодолеть, заручившись поддержкой народа!

Юй больше не мог. Ему все труднее становилось сосредотачиваться на речах комиссара, обильно сдобренных политической риторикой. На лекциях по политпросвещению Юй иногда специально садился сзади и под монотонный, убаюкивающий голос докладчика занимался медитацией. Жаль, что и сегодня нельзя помедитировать.

Слово взял старший инспектор Чэнь:

– Все мы понимаем важность указаний комиссара Чжана. Товарищ Юй представил нам подробный разбор хода следственных действий. Нам сейчас нелегко, особенно учитывая то, сколько дел одновременно находится у нас в производстве. Товарищ Юй проделал большую работу. Я бы даже сказал, огромную работу. И если мы еще не добились каких-то подвижек, здесь всецело моя вина. В частности, одно обстоятельство лишь недавно привлекло мое внимание. И на мысль меня натолкнула как раз речь товарища Юя.

В отчете о вскрытии написано, что за час-два до смерти Гуань ела. Среди прочего в состав ее трапезы входила небольшая порция икры. Да-да, икры! Дорогой русской осетровой икры. В Шанхае такой деликатес подают лишь в трех-четырех самых дорогих ресторанах. Я навел справки. Трудно поверить, что Гуань отправилась ужинать в дорогой ресторан одна, да еще с тяжелым чемоданом. Время также имеет значение. Она вышла из общежития в районе половины одиннадцатого, погибла же между часом и двумя ночи. Значит, поужинала она где-то в полночь. Я доподлинно выяснил: в ту ночь ни в одном из указанных ресторанов не подавали икру посетителю-китайцу. Если мои сведения точны, это означает, что она ужинала на частной квартире. И тот, кто ее угощал, держит икру дома.

– В этом что-то есть, – кивнул Юй.

– Погодите. – Чжан поднял руку. – Значит, по-вашему, Гуань была знакома с убийцей?

– Да, вполне вероятно, что убийца и Гуань были знакомы. После того как она вышла из дому, они где-то встретились и вместе поужинали. Скорее всего, у него дома. Затем они занимались сексом – помните, на ее теле не было ни синяков, ни кровоподтеков. Потом преступник убил ее, тело засунул в мешок, перетащил в машину, отвез подальше и выбросил в канал. Если убийца совершил преступление у себя дома, это вполне объясняет, почему труп оказался в мешке. Убийца боялся, как бы его не увидели соседи или прохожие, когда он перетаскивает труп. Более того, это также объясняет выбор отдаленного, заброшенного канала. Он надеялся, что тело никогда не найдут – по крайней мере, долгое время. Когда же ее найдут, то вряд ли опознают или вспомнят, с кем она встречалась.

– Значит, вы тоже не считаете, что дело политическое? – спросил Чжан. – Хоть и выдвигаете другую версию.

– Не знаю, политическое дело или нет, но, по-моему, некоторые обстоятельства требуют уточнения, – ответил Чэнь.

Юя слова Чэня удивили еще больше, чем комиссара Чжана.

Черный мешок для мусора был известной уликой, но об икре они еще не говорили. Может быть, Чэнь нарочно приберегал новый след к совещанию. Возможно, Чэнь специально сделал такой изящный, ловкий ход – как в западных детективах, которые он переводит.

Зачем он так поступил? Чтобы произвести впечатление на комиссара Чжана?

Юй так не думал, так как знал, что Чэнь тоже недолюбливал старика. И тем не менее икра – существенная деталь, которую он, Юй, просмотрел.

– Но, по сведениям, полученным в универмаге, – сказал он, – перед смертью у Гуань не было ни жениха, ни любовника.

– Это меня озадачивает, – ответил Чэнь. – Значит, здесь нужно копать поглубже.

– Хорошо, – заявил Чжан, вставая. – Действуйте, как считаете нужным. По крайней мере, любые действия предпочтительнее, чем предложение сидеть сложа руки и ждать, пока преступник снова нанесет удар.

Итак, следователя Юя выставили в невыгодном свете. Для комиссара Чжана он – лентяй, к тому же упустивший существенную деталь. Юй угадывал неодобрение старика по его сурово сдвинутым бровям.

– Икра – мое упущение, – сказал он Чэню, когда они вернулись к себе в отдел.

– Я вспомнил о ней только вчера ночью. Поэтому у меня не было времени обсудить это с вами.

– Икра… Если честно, я даже не представляю, какова она на на вкус.

Позже Юй позвонил жене на работу.

– Ты знаешь, что такое икра?

– Да, я читала о ней в русских романах XIX века, – ответила Пэйцинь, – но сама никогда ее не пробовала.

– В твоем ресторане икру подают?

– Ты шутишь, Гуанмин? Наш ресторанчик захудалый. Икру, должно быть, держат только в пятизвездочных отелях, таких как, например, «Цзиньцзян».

– Она очень дорогая?

– Крошечная порция стоит несколько сот юаней, – ответила Пэйцинь. – Отчего вдруг ты ею интересуешься?

– Нужно по работе.

Проснувшись, старший инспектор Чэнь ощутил приближение очередного приступа мигрени. Душ не очень помог. Будет трудно избавиться от боли в течение дня. К тому же ему предстоит столько дел…

Он не был трудоголиком – в том смысле, как утверждали некоторые его сослуживцы. Однако часто ощущал прилив бодрости после того, как ему удавалось заставить себя работать, напрягая все силы.

Он с удовольствием перелистывал только что полученный подарок – редкий сборник стихов Янь Шу. Издание на рисовой бумаге, переплетенное вручную, в темно-синем парчовом футляре. Неожиданный подарок из Пекина в ответ на посланную им статью из «Вэньхуэй дейли». В футляр была вложена записка:

«Старшему инспектору Чэню

Спасибо за стихи. Они мне очень нравятся. Извини, что не могу прислать тебе в ответ что-то свое. Пару недель назад на улице Люличан, где продают антиквариат, случайно натолкнулась на сборник Янь Шу; думаю, книга тебе понравится. Поздравляю с повышением! Лин».

Конечно, сборник ему понравился. Он вспомнил, как сам, еще будучи бедным студентом Пекинского института иностранных языков, бродил по улице Люличан. Он любовался старинными книгами, не имея возможности купить хотя бы одну. Но нечто подобное ему довелось увидеть лишь однажды – в секции редких изданий пекинской библиотеки. Тогда Лин, увидев его восторженный взгляд, сравнила его с золотой рыбкой, которая среди книг чувствует себя в родной стихии. Должно быть, такое издание стоит целую кучу денег – но оно по-настоящему роскошное. Какая изысканная белая рисовая бумага! Как будто послание из древности. Как и его письмо, записка Лин была немногословной. Однако книга говорила сама за себя. Лин не изменилась. Она все еще любит поэзию – или его стихи.

Надо бы написать Лин об октябрьских курсах, но Чэню не хотелось, чтобы она подумала, будто он намерен сделать политическую карьеру. Впрочем, сейчас не стоит слишком углубляться в такие мысли. Что может сравниться с майским утром, проведенным в блуждании по зеленому, поросшему плющом, миру прославленной поэтессы династии Сун!