– Нужно же предпринять что-нибудь, – настаивала миссис Эйнсворт. – Я не могу оставить этого так и ждать, пока он вернется!

– Я подозреваю, – равнодушно продолжала мадам Эйнсворт, – что чистильщик сапог и этот негритенок уговорили Филиппа провести представление с его мышами. Кто может угадать, какой вздор натолковали они ему! Но во всяком случае, я советую вам подождать по крайней мере несколько дней, не возбуждать толков и не поднимать шума. Было бы глупо поднимать тревогу, когда он наверняка вернется, голодный и грязный, как бывало с этим негритенком!

– Хотелось бы и мне думать так, – уныло произнесла миссис Эйнсворт. – Я бы дорого дала, чтобы увидеть его сейчас здоровым и невредимым.

Бассет убирал со стола. Вспоминая странное поведение Филиппа накануне вечером, он понял, что мальчик сказал: «Прощайте!», говоря «Спокойной ночи!».

«Милый малютка, он был так несчастен, что не мог больше вынести, – размышлял Бассет, приводя в порядок столовую после завтрака. – Он забрал своих зверьков и ушел один ночью! Боже, Боже, что может ждать такого слабого ребенка!»

Прошло несколько дней. Филипп не вернулся, и о нем не было ни слуху ни духу. Чистильщика сапог расспросили о Лилибеле, но и он не мог ничего рассказать. Маленький негритенок тоже исчез, очевидно, Филипп ушел вместе с ним.

Тщательно осмотрев комнату мальчика, миссис Эйнсворт убедилась, что он не предполагал вернуться. Не оказалось траурного венка, библии, молитвенника, и она поняла, что он, взяв свои сокровища, ушел навсегда… Вопреки советам мадам Эйнсворт, она не могла оставаться безучастной. Когда прошло несколько дней и об исчезнувшем мальчике не поступило никаких сведений, она написала мужу, просила совета и в то же время пригласила агента для поиска Филиппа. Ее терзали угрызения совести и раскаяние, когда она вспоминала, как был заброшен и одинок бедный ребенок.

«Это мой грех! – думала она. – Он хороший по натуре мальчик, он так чуток, так благороден! Я могла сделать из него все, что хотела. Он был бы доволен и счастлив, если бы я не забыла о нем, если бы я не пренебрегла моими обязанностями. Если он погибнет, если с ним случится несчастье, я одна буду виновата!..»

Когда отец Жозеф после долгих и нелегких странствий по гористым районам Новой Мексики вернулся наконец в скромную миссию Сан-Мигель, он застал письмо, отправленное ему несколько месяцев назад его другом, отцом Мартином, из церкви Святой Марии.

Однажды вечером, сидя в своей комнате, усталый, разбитый, отец Жозеф вскрыл большой черный пакет.

Отец Мартин извещал о смерти Туанетты и о том, что Филиппа усыновил приезжавший с севера художник с женой. Узнав об этом, отец Жозеф сразу написал отцу Мартину и просил немедленно переслать пакет с бумагами, который он оставил у него на хранение. Но прежде чем бумаги поступили, отец Жозеф получил новое назначение, еще более продолжительное и ответственное, и вернулся он в миссию Сан-Мигель только на следующую зиму. Пакет с бумагами давно ждал его.

Однажды вечером, сидя в своей комнате, усталый, разбитый, отец Жозеф вскрыл большой черный пакет, надписанный неразборчивым почерком. Из конверта выпало несколько бумаг и груда писем. Первое письмо было за подписью Туанетты, и он начал его читать:

«Дорогой отец Жозеф, доктор сказал, что у меня порок сердца и что я могу умереть скоропостижно; вот почему я пишу это письмо и даю вам на хранение бумаги, которые вы должны вскрыть только после моей смерти. Я хочу, чтобы лишь тогда все выяснилось насчет моего мальчика. Из этого письма вы все узнаете.

Вы скажете, что я должна была давно рассказать вам все, – но я не могла. Я не могла расстаться с моим мальчиком, хотя знаю, что мой долг был – открыться вам.

Но надо начать с начала и рассказать все как можно яснее. Я воспитывалась в семье Детрава. Меня любили и заботились обо мне. Меня научили говорить по-английски и по-французски, читать, писать и вышивать, а также разводить цветы, сажать деревья. Когда родилась госпожа мисс Эстелла, мне было тридцать лет. Ребенка отдали мне на руки, она была моя с этой минуты, и я принадлежала ей. Девочка выросла красавицей и с прекрасной душой. Я ухаживала за ней и любила ее больше всего на свете. Когда началась война и родители ее погибли, она стала моей еще больше, чем прежде. Тяжело было жить в ту пору – каждый думал только о себе, и никому не было дела до заброшенной сироты. Я поддерживала ее, когда она валилась с ног от горя. Это было мое сокровище, и я берегла ее как зеницу ока.

Возле нашей плантации находился лагерь Союзной армии[9]. Молодой капитан полка был очень добр к нам. Он жалел молодую госпожу и делал все возможное, чтобы помочь нам. Он был так добр и мил, что мы полюбили его и верили ему во всем. Вы знаете, какое настроение царило тогда и как все приходилось держать в тайне. Я видела все, что происходило между молодыми людьми, но не знала, чем это кончится для моего бедного дитяти. И вот однажды вечером они тайно обвенчались у приезжего французского патера. Он был прислан в наш приход на место кюре, который отправился капелланом с полком армии Юга. Отец Жозеф, священник, повенчавший их, были вы».

Отец Жозеф оторвался от письма и задумался.

– Да, – произнес он, наконец, – я вспоминаю. Это было, когда я жил в приходе Святого Иоанна Крестителя. Была ночь, я находился в ризнице, когда ко мне пришли какие-то молодые люди, и я не мог отказать в их просьбе. Было смутное время, и странные дела творились вокруг. Да, вспоминаю: бледная молодая девушка и молодой офицер армии Севера… Мне показался странным этот брак, но я обвенчал их. Да, вот то самое свидетельство, которое я выдал им!.. – Он развернул бумагу и посмотрел на свою подпись, затем снова взялся за письмо Туанетты.

«Теперь, когда я напомнила вам все это, вы, может быть, припомните, что было дальше. Через год вы крестили их ребенка, прелестного мальчика, а когда мальчику было около двух месяцев, молодого отца убили в схватке, и моя госпожа с ребенком и няней бежали из деревни в свой городской дом, который, как вы помните, сгорел в ту же ночь. Всех троих считали погибшими в огне; но погибла только молодая мать, а ребенок и няня уцелели. Я была эта няня, а Филипп – тот ребенок. Когда начался пожар, мальчик спал у меня на руках. Я отнесла его в безопасное место и побежала спасать мою бесценную госпожу, но я опоздала… Я не нашла ее… Услыхав, что в числе погребенных под развалинами называют и няню с ребенком, я вместе с ребенком побежала к своей приятельнице в другую часть города, так что никто не заметил меня. Она приютила нас и хранила мою тайну до смерти. После ее кончины я вернулась в дом Детрава. Я хотела, чтобы ребенок вырос в собственном доме, – он не знал, что это его поместье, но я-то ведь знала, что когда-нибудь оно будет принадлежать ему!