— И дело не удалось бы замять, — пробормотал Оливер.

— Намекаете, что ее намеренно не пытались спасти? — Тон вице-канцлера стал не просто холодным — ледяным. — Ошибаетесь. Целители сделали все возможное. Но шансов не было. С комиссией тогда работал профессор Сондерс — если вам это имя неизвестно, поинтересуйтесь у Эдварда, стал бы он сомневаться в компетентности профессора.

О Сондерсе Оливер слышал. И именно от Эдварда Грина: тот считал его одним из лучших целителей современности и гордился тем, что был лично знаком с ним. Был — потому что в прошлом году профессор Сондерс скончался. Эдвард ездил на похороны и открытие мемориала.

Значит, встретиться с ним и разузнать подробности глисетского дела не получится. Но причин сомневаться в подписанных им заключениях тоже нет. Как и в словах лорда Аштона.

Но ведь она жива. Жива!

Оливер стиснул зубы, чтобы не проорать это в трубку.

— Вы так и не сказали, о чем собирались попросить, — напомнил лорд Арчибальд.

— В принципе… уже ни о чем. Простите, что побеспокоил.

— И испортили мне настроение перед важным совещанием, — вздохнул вице-канцлер. — Знаете, Оливер, я многое повидал в жизни, случались совсем уж жуткие вещи, но не оседали в памяти. А дело Хелены Ваидер-Рут я так и не смог забыть.

— Почему?

— Я видел ее. Ее поместили в карантин, и я знал, что она умирает, когда шел в госпиталь. Но я шел к преступнице и считал, что она получила по заслугам. А увидел умирающего ребенка. И это было жутко… Вряд ли вы поймете, у вас ведь нет детей, а я тогда мог думать только о том, что дома меня ждет дочь, которая лишь немногим младше этой девочки. А когда через несколько лет Элси выбрала факультет боевой магии, я был не в восторге, но не спорил. Просто подумал: хвала богам, не демонология. — Лорд Аштон замолчал. Потом, словно вырвавшись из омута воспоминаний, продолжил уже другим тоном: — Простите, накатывает иногда. Но дело и правда было неприятное. Я уехал в тот же день и возвращаться не планировал. Ночью Хелена умерла. Сондерс провел вскрытие, передал протоколы. В связи со смертью главной виновницы было принято решение не разглашать подробности. Университет даже выплатил страховку родственникам мисс Вандер-Рут наравне с семьями пострадавших. На этом, собственно, история закончилась. Не знаю, с чего вдруг вы заинтересовались ею, но искренне надеюсь, что вопросов у вас больше не осталось.

Вопросов у него только прибавилось, и ответить на них могла лишь сама Хелена. Но как ее спросишь?

— Нам нужно поговорить, мисс Мэйнард, — сцепив пальцы в замок, проговорил Оливер так, словно она стояла сейчас перед ним. — Точнее, мисс Вандер-Рут. Да, мне все известно.

Чушь какая!

— Ничего мне не известно. — Он растер виски, прогоняя обосновавшуюся в них боль. — А ты не расскажешь.

Расскажет. Если привлечь Крейга и его менталистов — расскажет. Если прижать Алана и Сюзанну, заставив опознать в ней Хелену Вандер-Рут.

Раньше он, если бы узнал, что у него учится под чужим именем девица, вызвавшая демона-убийцу, так и поступил бы. Скандал раздувать не стал бы, но тому же лорду Аштону сообщил бы, а девицу при любом исходе выставил бы из академии…

Еще неделю назад он так и сделал бы. Ровно неделю.

Сейчас — нет.

Сам разберется.

В чудесное воскрешение Оливер не верил. Чудесное исцеление — другое дело. Если только она и правда была так плоха: того, что тяжелое состояние Хелены было инсценировано специально для комиссии, он тоже не исключал.

Но зачем? Чтобы избежать огласки и скандала вокруг университета? Вот виновница, но она умирает, давайте похороним эту историю вместе с ней?

При таком раскладе Хеймрику было бы спокойнее, если бы она действительно умерла. Но лично способствовать этому он вряд ли решился бы. Не каждый способен на убийство, что бы ни стояло на кону.

Или целью было защитить саму Хелену?

После всего, что Хеймрик сказал о ней, в добрых чувствах к бывшей подопечной глисетца не заподозришь, но факты говорят, что без его участия исчезнуть из университета девушка не могла. А еще кто-то, кто сделал ей документы на новое имя — паспорт и свидетельство об окончании младшей школы.

В школу можно отправить запрос. Или даже съездить туда. Согласно выписке из личного дела Элеонор Мэйнард, свидетельство она получила пять лет назад в Роймхилле. Далековато, но портальные станции работают — почему бы и нет? И когда он все выяснит…

А что, собственно, он сделает? Скажет свое напыщенное «Мне все известно»? Пригрозит ей разоблачением?

«Мне все известно, поэтому не смей отворачиваться, когда я на тебя смотрю»?

«Я исключу тебя из академии, если не прекратишь делать вид, что не помнишь о той ночи»?

Да уж, замечательное решение.

Оливер посмотрел на разбросанные по столу бумаги. О работе нужно думать. О работе. По крайней мере, следующие три часа. Затем ему предстояло проводить занятия со своей группой, и там уже — как получится.

За месяц студенты прошли вводный курс, и сегодня милорд Райхон планировал устроить контрольный опрос по основным понятиям. Было начитано достаточно лекций, и времени на самостоятельную подготовку хватало, чтобы будущие специалисты хотя бы в формулировках отличали родовые проклятия от кровных, а взаимные от перекрестных, не заглядывая в конспекты.

— Убрать все со столов, — скомандовал Оливер, зайдя в аудиторию, и лишь затем спохватился, что забыл поздороваться. — Добрый день.

Студенты посмотрели на хмурого куратора и в правдивости последней его фразы усомнились. Но вынужденно согласились, что день добрый.

Оливер мысленно отругал себя за несдержанность.

— Мисс Мэйнард, — уже спокойно и благожелательно обратился он к старосте, — кто сегодня отсутствует?

Вышло еще хуже: будто он рычит на всю группу и только с ней одной приветлив. Еще заметит кто-нибудь…

— Отсутствующих нет, — буднично отчиталась Элеонор.

Нелл.

Хелена Вандер-Рут мертва. Элеонор Мэйнард — имя для документов.

Значит — Нелл.

Он снова задумался не о том и не сразу понял, отчего студенты глядят на него так странно.

— Нет отсутствующих? — переспросил, когда после ответа старосты прошло не меньше минуты. — Прекрасно. Тогда приступим.

Ответы студентов не радовали. На память никто из группы не жаловался, и зазубренные определения выдавались на одном дыхании, но когда он просил объяснить что-либо своими словами, молодые люди все, как один, умолкали, находя вдруг что-то интересное кто за окном, кто на потолке, а кто — под собственными ногтями.

— Так кто же мне объяснит, почему родительские проклятия считаются наиболее сильными? — не сдавался Оливер. Придется постараться, чтобы эти юноши и девушки поняли, что главное, чему им нужно научиться, — это думать, самостоятельно делать выводы и принимать решения, а не пользоваться чужими заготовками.