Протасов от моих слов в восторг не пришел, но и возражать не стал, вовремя сообразив, что это бесполезно.

Душевая у Протасова была отделана розовым мрамором и с десятком функций: от «моросящий дождик» до «тропический ливень». На полчаса я почувствовала себя Клеопатрой. Ароматическое масло, свечи, широкая скамья с подогревом, на которой можно вытянуться во весь рост и мечтать…

Мечты были прерваны самым банальным образом: в дверь заколотили громко и настойчиво. Можно было предположить, что Протасову не терпится продемонстрировать, что в кулинарии ему особенно удается, но внутренний голос подсказывал: его нетерпение носит иной характер. Полминуты я решала: прикинуться глухой или отозваться? Вздохнула, накинула дежурный халат Платона Сергеевича и открыла дверь. Протасов, стоя на пороге с выпученными глазами, зашипел:

– Какого хрена ты не открываешь?

– А что случилось? – испугалась я, судя по его физиономии, на нас обрушилось очередное испытание. Я даже подумала, а ну, как он еще труп нашел? С ними и так явный перебор, но теперь от жизни я была готова ждать любой пакости.

Протасов сгреб меня за локоть и потащил в сторону своей спальни. Только я собралась со всей строгостью вопросить «что за наглость?», как Платон Сергеевич решился ответить на предыдущий вопрос:

– Она появится здесь с минуты на минуту. Тебе придется посидеть в гардеробной.

– Она – это кто? – проявила я интерес, оказавшись в гардеробной. Произошло это весьма стремительно, благодаря Протасову, который тащил меня за руку точно на буксире.

– Одна знакомая.

– Дочка Фельдмана? – уточнила я.

– Тебе какая разница? Сидишь в гардеробной, и пока не дам отмашку, отсюда ни шагу.

В этот момент в дверь позвонили, и Протасов кинулся в холл, а я зашипела:

– Мои вещи в ванной и гостевой комнате.

Чертыхаясь, он заметался от одной двери к другой, а я оглядела гардеробную. Насчитала двенадцать костюмов и двадцать семь рубашек в целлофане (должно быть, прибыли из прачечной). Шесть полок с прочим барахлом. Прибавьте к этому семнадцать пар обуви, галстуки, запонки в коробочках, которыми был забит целый ящик, носки разнообразной цветовой гаммы в устрашающих количествах, вереницу ремней различной ширины, и станет ясно: Платон Сергеевич не просто выпендрежник, он самый выдающийся выпендрежник когда-либо встреченный мною в жизни. Приятно, когда мужчина следит за модой и стильно одевается, но помешательство на тряпках все-таки наша привилегия. «Остались ли в этом мире настоящие мужчины?» – подумала я с печалью, но тут грустные мысли пришлось оставить.

– Папа не может понять, как ты оказался в ее квартире…

Дверь в спальню распахнулась, и теперь визгливый женский голос раздавался совсем рядом.

– Я же тебе объяснил. Мы были знакомы с Дмитрием, и когда его подружка сообщила о том, что он погиб…

– Отец недоволен, – капризно произнесла девица.

– Представляю, – вздохнул Протасов. – Наверное, нам не стоит встречаться некоторое время… Твой отец успокоится…

– Ты сможешь жить без меня? – загнусила Фельдманша, надо полагать это ее принесло.

– Всего несколько дней, – заблеял Протасов.

– Я думаю о тебе каждую минуту… – опять Фельдманша. – Я просто…

– Хочешь кофе? – невпопад предложил Платон Сергеевич, то есть я бы на месте девицы решила, что невпопад.

– Кофе? – вроде удивилась она. – Я хочу тебя… Сколько мы не виделись?

– Трое суток. Нет, четверо…

– Ужас.

– Может быть, все-таки кофе? Или шампанское?

– Платон, ты ведешь себя странно, – забеспокоилась гостья. – Как будто вовсе не рад моему приходу.

– Что ты… я рад… но это убийство… и твой отец…

– Да пошел он… в конце концов, это я решаю… Посмотри, милый, я уже сама не своя… видишь, как соски набухли.

Я закатила глаза, а девица продолжила в том же духе. Когда всю эту чушь произносишь сама, она тебе чушью вовсе не кажется, а сейчас слова Фельдманши вызывали ехидный смех.

Протасов что-то бубнил в ответ, должно быть, перемежая слова поцелуями. Лучше б он меня засунул в шкаф-купе, который в холле… Наверное, боялся, что подружка в него заглянет.

– Куда ты? – услышала я мурлыканье девицы.

– Я хочу любить тебя в гостиной… – довольно громко произнес Протасов.

– Почему в гостиной? – хихикнула его пассия.

«Поближе к месту обретения трупа», – мысленно ответила я, а что ответил Платон Сергеевич, услышать не довелось.

Дверь в спальню хлопнула, и голоса стихли. Еще раз осмотрев гардеробную, я нашла в одном из ящиков плед, расстелила его на полу и попыталась устроиться с удобствами. Жестковато, и время тянется чересчур медленно. Терпение никогда не было моей сильной стороной. Я вновь пересчитала костюмы и рубашки, поразмышляла на тему: «девушка в поисках мужчины своей мечты». Тема эта в ближайшее время грозила опять стать исключительно актуальной. А на примете никого подходящего. Мужчины все больше разочаровывают. Взять хоть этого Протасова…

Изрядно утомившись, я подошла к двери, осторожно ее приоткрыла и заглянула в спальную. На противоположной стене висели часы.

– Однако, – нахмурилась я, сообразив, что нахожусь в заточении больше часа.

Вторично я взглянула на часы минут через сорок, а потом еще через полчаса.

«Сколько ж можно сливаться в объятиях? – подумала с обидой. – Небось давно дрыхнут, а ты тут на полу сиди на тоненьком пледе».

Я решительно направилась по коридору в сторону гостиной. Прислушалась. Едва различимое поскуливание набирало обороты, и вскоре я уже слышала вопли девицы. Протасов вроде молчал, как партизан, но старался отчаянно, не то Фельдманшу так бы не разбирало. Везет же некоторым… Хотя, кому там везет, еще вопрос. И вообще лично для меня секс – не главное, главное… ага, бабки. Нашла чем гордиться. Это все мамино воспитание: пропадешь без мужа… чего пропадать-то, если я зарабатываю побольше некоторых мужиков. Шатается мой внутренний мир в последнее время, а ведь так все было в нем хорошо и понятно… Когда ж Протасов выпроводит эту похотливую девицу? Сегодня же возвращаюсь в свою квартиру, там хоть прятаться не придется.

Выпроводил Фельдманшу Платон Сергеевич только через три часа. Я уже вздремнуть успела, когда он наконец появился на пороге гардеробной. На нем был точно такой же махровый халат, как и тот, что я позаимствовала в душевой, волосы в беспорядке, физиономия довольной не выглядела.

– Выходи, – сказал он хмуро и исчез в ванной.

Я прошла в кухню, заварила кофе и сделала себе бутерброд. Потом вспомнила, что Протасов сегодня шеф-повар, и заглянула в стоявшую на плите кастрюлю. В мутной жиже плавали пельмени, развалившиеся, холодные и, подозреваю, совершенно несъедобные. Я доедала бутерброд, когда в кухню вошел Платон Сергеевич.