Куроедов степенно поблагодарил рентгенолога, и все вышли в коридор. Эксперт пошел оформлять заключение, а Баздырев на ушко вкрадчиво спросил у Лупандера:

— Кстати, Леонид, а сколько вы заплатили хирургу в больнице Скорой помощи?

— Ничего я не платил! — буркнул Лупандер.

— Ну, скажи, как мужик мужику: дырки на коже штопором делал? — на полном серьезе спросил Баздырев.

— Что я тебе — алкаш какой-то? — буркнул Лупандер, но тему развивать не стал.

Едва эксперт отдал Куроедову заключение с приложенными снимками, как появился конвоир. Лупандер растерянно посмотрел на него, а тот деловито спросил:

— Домой?

— Да, в изолятор! — подтвердил Куроедов.

— Руки за спину! Пошел! — скомандовал прапорщик.

Посмотрев вслед отъехавшему автозаку, Куроедов заметил:

— Мы до сих пор не опросили Алену.

— Угу. Причем надо сделать так, чтобы не узнала Алла.

— Сейчас, когда будут делить фирму, она сделает все, чтобы падчерице ничего не досталось, — убежденно сказал Куроедов.

— Это — в лучшем случае. А девочку я встречу сегодня же после занятий в школе.

— Девочку с каменным сердцем, — вырвалось у Куроедова.

Чтобы начать новую жизнь с понедельника, надо дожить до Воскресения.

Борис Крутиер

Баздырев посмотрел на часы: было уже полпервого. Он позвонил Петровичу, потом Реброву, назначил место встречи — на Хорошевском шоссе, неподалеку от 248-й средней школы, там, где училась Алена Зайцева.

Минут через сорок, заняв привычные места в «жигуленке», Баздырев и Ребров приготовились начать странную слежку за девочкой с каменным сердцем.

— Слышь, Петрович, — подал голос Баздырев. — Когда в седьмых классах уроки заканчиваются?

— Спроси чего полегче, у меня уже внуки, в детский сад ходят. В 19.00 забираю, когда не моя смена.

— А твой, Серега, кажись, еще до детсада не дорос? — спросил Максимыч у Реброва.

— Сынуля в яслях, на втором курсе, — с гордостью ответил Ребров.

— А у тебя-то, Максимыч, дочка в каком классе? — спросил Петрович.

— В одиннадцатом! — порывисто вздохнул Баздырев. — Время летит, дети растут, а мы все в засаде… Поехали к школе, там разберемся.

Типовая 248-я школа состояла из двух корпусов, соединенных сквозными рукавами-коридорами. Первый корпус был построен еще до войны. Во время обороны Москвы там располагался военный госпиталь. Второе типовое П-образное здание построили где-то в 70-х годах. Таким образом, средняя школа на Хорошевке сочетала в себе архитектурные традиции советской довоенной школы и эпохи строительства развитого социализма. Новому же корпусу пришлось пережить крах коммунизма и войти в эпоху пещерного капитализма.

— Давай останови здесь, чтобы выход был виден, — попросил Баздырев. — Гляди, дети выходят… после уроков. А, это младшие классы… Ждем. Интересно, сколько здесь выходов?

— Не меньше двух, — пояснил Петрович, — как в каждой порядочной школе.

— Ну что, ждать еще не меньше часа, — определил Баздырев. — Возле школьных дверей маячить не хочется, тем более Алена может отказаться от общения, вдруг одноклассники увидят, тут много нюансов, девочка непростая. В общем, давай, Серега, иди на вторую калитку, увидишь девочку, сразу отзвонись.

— Понял, пойду и приму вид встречающего папы.

Ребров ушел, а Баздырев, «стрельнув» у Петровича «Приму», вдруг спросил:

— Как ты думаешь, Петрович, что должна чувствовать, да что там чувствовать… как жить дальше девочке тринадцати лет, когда она узнает подробности, при каких обстоятельствах ушел в мир иной ее папочка? Отравлена гостиничной проституткой!

— Просто ужас… не приведи господь. Ты думаешь, Алла все рассказала ей?

— Я просто уверен в этом. Она женщина циничная и расчетливая. Во-первых, рано или поздно девочка все равно бы узнала всю правду о смерти отца от «доброжелателей». Во-вторых, так она заработала у падчерицы «баллы», дав понять, что именно она в этой ужасной ситуации остается единственно близким, искренним и честным человеком, в общем, чисто по-женски — подругой. Ну, типа все мужики — сволочи… Есть и третий момент — наследие фирмы. У девочки — двойной шок: смерть отца да еще в постели у проститутки! Именно в это время она сделает все, чтобы Алены не вошла в число наследников фирмы. Как она это сделает, мы скоро увидим…

— И вы будете ждать, пока она это устроит? — пробурчал Петрович.

— А вот, чтобы это не случилось, я хочу с девочкой и поговорить.

— Дело непростое…

— Она замкнулась в себе, внешне — спокойна. А сколько слез пролила — наверное, и Алла не знает.

Из дверей школы хлынул новый поток учеников, уже средних классов: двенадцати-четырнадцатилетние. Возбужденные, веселые, ликующие всего лишь от окончания школьных занятий, мальчишки и девчонки сбивались в маленькие стремительные стайки, как льдинки в половодье, задиры-пацаны и беззаботные верещуньи в косичках, горящие глаза. Повсюду — смех, крики, визг, летающие над головами рюкзаки, догонялки, веселая толчея…

Максимыч не сразу заметил Алену среди ее сверстников. Она мало чем отличалась от них: типовая форма, рюкзачок за спиной, улыбка до ушей. Она попрощалась с двумя подружками и пошла в сторону Хорошевского шоссе.

Баздырев сделал короткий звонок Реброву: мигом лети к машине! Пока ждали Серегу, чуть не потеряли Алену из виду. Чтобы пообщаться с девочкой не на виду всей школы, решили проехать за ней небольшое расстояние на машине.

— Мы — как сексуальные маньяки, — оценил эту езду Петрович.

— Смотри, а она не домой идет, — вдруг дошло до Максимыча, когда Алена перешла на другую сторону шоссе. — Давай, Петрович, аккуратней, едем «на цыпочках», чтоб никто не «срисовал».

Алена, не догадываясь о слежке, торопливо шла по улочкам, беззаботно перепрыгивала через лужи и все дальше уходила в сторону одного из Магистральных переулков.

— И куда ж тебя несет, чадо? — проворчал Баздырев, когда Алена направилась к умершей давным-давно железной дороге.

— Дальше не проедем — рельсы, — констатировал Петрович.

— Понятно…

Алена перешла через пустынную железную дорогу и направилась к металлическим гаражам.

— Выходим, — тихо сказал Баздырев. — Главное — не засветиться.

Впереди на задворках стояла лишь одна машина с затемненными стеклами. Туда, как видно, и шла девочка.

— Как магнитом тянет… — пробормотал Баздырев.

— Сейчас что-то будет, — отозвался Ребров.