Я спустилась со стремянки. Руки у меня дрожали. Гриффин хотел мне помочь, но я не позволила. Его прикосновение стало бы последней каплей и еще могло бы меня образумить.

Должно быть, Гриффин что-то почувствовал, потому что отступил назад, достал из ведра еще гроздь фонариков и заговорил:

– Я целый день думал о тебе. Вернее, о твоих фотографиях. И мне в голову пришла одна идея – возможно, дурацкая, а возможно, и гениальная… Ты еще не смотрела на них сегодня?

– Нет.

– Наверное, лучше поговорить, когда они будут у нас перед глазами, но вот о чем я подумал…

– А не рановато ли для гениальных идей, Гриффин? – перебила я. – Может, лучше приготовиться к тому, что ничего у меня с этими фотографиями не выйдет?

– Отличный настрой…

Я пожала плечами, как бы говоря: «Извини, на другой я сейчас не способна».

– Энни, ты талантливый фотограф, и у тебя все получится. У нас получится. Вместе мы обязательно что-нибудь придумаем.

«Вместе мы что-нибудь придумаем…» И тут мне вспомнились слова Джиа: «Гриффин умеет любить только женщин, у которых сломана жизнь».

– Послушай, не надо меня спасать, – бросила я.

Гриффин растерянно посмотрел на меня:

– А кто говорит, что тебя надо спасать?

– Никто, – ответила я и, прежде чем успела себя одернуть, добавила: – Джиа – вот кто. Она мне рассказала, что это твое любимое занятие.

– Джиа ошибается – возможно, по моей вине. – Гриффин пристыженно посмотрел на меня. – Я не хотел ее подвести, поэтому и оставался с ней слишком долго. Но я любил Джиа. И спасти я пытался не ее, а наши отношения, что далеко не одно и то же. Поэтому я и старался как мог, даже когда понял, что уже поздно и мы никогда не достигнем того, чего хотели.

Гриффин встретился со мной взглядом, и мне оставалось только признать, что его слова похожи на правду – по крайней мере, правду, как он сам ее понимает. Но легче мне от этого почему-то не стало.

– Я никогда не пытался никого спасать – ни Джиа, ни тем более тебя.

– Тогда что ты пытаешься сделать? Послушай, планы – это хорошо, но не лучше ли заранее смириться с тем, что фотография останется для меня просто хобби, а я так и не найду себе работу, если, конечно, не соглашусь писать для какого-нибудь «Вестника Захолустья».

Мой тон поставил Гриффина в тупик, и он окончательно перестал что-либо понимать.

– Энни, что тебе сказала Джордан?

– Ничего…

– Тогда почему ты упорно пытаешься со мной поссориться? Неужели тебе станет от этого легче?

Я пошла прочь, даже не остановившись, чтобы опустить фонарики обратно в ведро – маленькие, ни в чем не повинные фонарики, которые я по-прежнему сжимала в руках.

– Неправда. Я не пытаюсь поссориться.

– Тогда что ты делаешь?

– Иду домой.

И тут я поняла, в чем моя главная беда: я до сих пор не знаю, где он – мой дом.

Меня всегда поражало, сколько читателей задавало мне один и тот же вопрос: как прервать надоевшую поездку. Как прервать поездку, за которую – и они прекрасно об этом знали – денег им не вернут. Я никак не могла понять, почему они считают, будто ответ мне известен, а потом догадалась: на самом деле большинству читателей ответ не нужен. Они не собираются прерывать поездку – давно запланированную, долгожданную, желанную. Просто когда выбор сделан – любой выбор, даже приятный, – все равно хочется верить, что это еще не свершившийся факт и где-то есть черный ход, которым можно при случае воспользоваться.

Дома меня ждала записка от Эмили:

«Аннабель, я надеялась поговорить с вами до отъезда, но завтра утром у меня лекция, и мне нужно возвращаться в Манхэттен.

Еще увидимся?

Эмили».

Я положила записку обратно на стол, гадая, о чем это она хочет со мной поговорить. О том, что я не понимаю ее сына? Не знаю, что ему нужно для счастья? Обо всех тех вещах, о которых надо было подумать прежде, чем начинать совместную жизнь?

Еще я нашла на столе остатки ужина, которым Эмили кормила близнецов: зажаренные на решетке куриные палочки, сладкий картофель во фритюре, бананово-черничный молочный коктейль.

Я взяла пригоршню картошки и медленно потащилась наверх, совершенно измотанная двумя сегодняшними ссорами – и той, что навязала мне Джордан, и той, с Гриффином, которую я затеяла сама.

Проходя мимо комнаты близнецов, я с облегчением отметила, что дверь закрыта, а свет погашен. С еще большим облегчением я услышала доносящийся из ванной плеск воды и негромкое пение Джесси. Все это вместе означало, что остаток дня я проведу в одиночестве, а с душевными потрясениями на сегодня покончено.

Потом я открыла дверь в спальню и поняла, что насчет душевных потрясений ошибалась. И насчет остатков ужина тоже: они были не только на кухонном столе.

Они равномерно покрывали пол нашей комнаты: красные пятна кетчупа, рыжие кусочки картошки, яркие лужицы коктейля. Пол и мои фотографии… все мои фотографии…

– М-да, это не есть хорошо.

Не знаю, сколько продолжался мой ступор, прежде чем я услышала голос Джесси. Я обернулась: он стоял на пороге в джинсах и футболке с нарисованным из баллончика атомом. Волосы у него были мокрые после душа.

– Нет, – согласилась я.

– Наверное, сейчас не самый удачный момент, но долг велит тебе сообщить, что Сэмми, возможно, проглотил твое обручальное кольцо.

– Возможно?

– Я знаю об этом только от самого Сэмми, а он утверждает, что еще и кухонный стол проглотил.

Я взглянула на прикроватный столик: кольцо действительно пропало. Я подошла ближе, присмотрелась, не блеснет ли что-нибудь на ковре или между ножек стола. Но кольца нигде не было.

Со своей новой позиции я еще раз оглядела последствия катастрофы, которая, возможно, разрушила мое будущее: фотографии, негативы, измятые мотки пленки, зеленая коробка плавает в луже черничного коктейля.

– Помочь тебе тут убраться? – спросил Джесси.

– Лучше помоги мне убраться отсюда.

* * *

Мы сидели на крыльце, не обращая внимания на холод: я – на нижней ступеньке, Джесси – на верхней. На средней стояла бутылка бурбона. Пили, ощущая согревающее тепло алкоголя, смотрели в звездное небо и ждали, когда вернется Гриффин.

Мы так напились, что в конце концов я рассказала ему все: и о разрыве с Ником, и об увольнении, и обо всем этом сумасшедшем дне, начиная с Джиа и ее ужасной исповеди в туалете и заканчивая Джордан и мистером Кашеваром.

Видимо, рассказывала я хорошо, потому что Джесси прямо заходился от смеха, а шутка про мистера Кашевара понравилась ему настолько, что он заставил меня повторить ее дважды.