Он все рассказал этим же вечером своему Ивану, при Тили рассказал. И показал, без сестренки, один, ей, может, неудобно было бы раздеваться. Надо же, Иван не стал гнать прочь, за оружие тоже не схватился, а смотрел долго и умно, пока Игер оборачивался туда и обратно, расспрашивал очень обстоятельно, как и что у него получается, мальчик отвечал, насколько мог, многого сам про себя не знал и не понимал. Потом Иван вдруг принялся смеяться, так заливисто и звонко, будто он очень доволен был, что ему достались такие удивительные дети. А когда отсмеялся, брату строго наказал никому больше о тайне своей не говорить. Не потому, что поведут в лес убивать, а потому, что от любопытных не отвяжешься. Затаскают сначала въедливые ученые, после всякие активисты, но они не диковинки, живые люди, пусть и не обычные. И тайна их – она государственная, значит, не всякому знать ее положено. Теперь они с сестрой не просто так и не просто дети, хотя он не отказывается, с удовольствием назовет своими, как обещал, но оба как бы приняты им, Иваном Лукичом Капитоновым, на службу к этому государству и должны о том помнить.

Игер тогда чуть не расплакался от гордости и благодарных спазмов, надо же, на «красной» стороне сделался он государственным человеком, особенным. Однако Иван Лукич велел все же сильно нос не задирать – природный дар, он сам по себе, а ребятам надо учиться еще многому и долго. Игер тогда спросил, как же им обращаться в городе? Ведь им иногда захочется в лес, и терпеть трудно, будто кто-то иной в тебе это требует. А в городе же нельзя, там же тайна. Ничего, ничего, успокоил их Иван Лукич, самолично будет вывозить их в наилучший лес, под Москвой таких много. Но если очень нужно, пусть бегают по его квартире, она хоть и небольшая, зато отдельная, без коммунальных соседей, полная свобода им будет там. Только в школе надо потерпеть… Так все и вышло впоследствии, как обещал Иван Лукич, полковник, а тогда еще сержант НКВД Капитонов.

На этом месте воспоминания, хотя и приятные, пришлось прервать, битые льды неожиданно закончились. Дальше шла непроходимая полоса сплоченного льда, целое нетронутое поле. И не было ему видно края. Игер заметил удобную пологую кромку, повернул лодчонку туда. Посовещавшись, они решили пройти оставшиеся до берега мили на санях. Ничего не попишешь, это Антарктика, предсказаниям не поддающаяся. И вроде бы ожидалась благоприятная ледовая обстановка, но вот же, не повезло. Искать обход – только даром терять время, которое драгоценно. Да и найдешь ли, как тут угадаешь? Хорошо еще, что большую часть пути смогли пройти по чистой воде, хоть и с великим трудом. Жаль бросать суденышко, как тогда назад? Но ничего, может, им повезет или у фрицев захватят подходящую посудину. «Глорию» поставили на якорную стоянку, то есть попросту зацепились «кошкой» за паковый край, свернули парус, вытащили груз на ледяной покров. Игер на всякий случай засек координаты, умом понимая – надежды мало. Кораблик, неплохо послуживший, бросали на верную гибель.

А вот о месте назначения координат точных не было. Спасибо, что хоть район удалось выяснить верно. Они только сейчас представили себе, как рисковали люди в далекой, скованной нацистским холодом Европе, свои же, родные люди, чтобы эти сведения добыть. Никогда и не узнают, кого благодарить за это их задание и за то, что на деле могут доказать нужность свою и отслужить приемной Родине. Само задание показалось теперь пустяком. Найти и обезвредить. И за ценой не постоять.

Они выгрузили последними легкие саночки, Игер наладил постромки, специально сделанные на заказ, разостлал по льду, чтобы удобнее потом подцепить. Тили складывала остальное оборудование и некоторое, еще оставшееся продовольствие. Ничего, охота прокормит. Солнце слегка припекало обнаженные головы, ложилось загаром на их бледные лица, почти одинаковые, даже и теперь, когда они выросли. Погода была относительно хороша: не слишком придется мерзнуть те минуты, которые им необходимы. Они наскоро разделись, Игер тактично отвернулся, чтобы не смущать сестренку, потом стали так, чтобы невдалеке и не повредить скудное имущество. И брат крикнул сестре:

– Вот она, наша жизнь! Здорово! – А потом еще в пространство, вдруг дойдет: – Эх, Капитоныч! Ого-го! Смотри!

Спустя совсем малое время, даже и прикурить не успеть, по антарктическому целинному снежному полю понеслась очень странная упряжка – сани, а в них скользящие парой, стелющиеся на бегу два прекрасных бело-серебристых поджарых полярных волка.

Коль не берете вы добра, что с вами рядом,

То как же взять вам то, что видно вдалеке?

Пренебрегать своим, мне кажется, не надо,

Как и мечтать о том, что есть в чужой руке.[8]

В состоянии легкой свирепости, а скорее даже обиды, Сэм вернулся обратно на базу. Бараки стояли пусты, и те, что с подводными моряками, одинокий кок маялся в дверях своего временного камбуза, размышляя: вылить помои прямо на снег или все же отойти в сторонку и не поганить вверенную ему территорию. Видно, инструкция взяла верх, потому что, обреченно вздохнув, котлетный царь поплелся за канатное ограждение, кряхтя под тяжестью здоровенного алюминиевого бака, в котором плескалось что-то мутное. Вообще, после печального случая с Лис в казармах стало очень тихо, как бывает в природе перед лютым ураганом, который то ли разразиться, то ли нет – воля случая.

Днем все были заняты в пещере. Разве Бруно дежурно дремал на радиоточке. Сегодня «тащили торпеду», сам старина Рейнеке руководил работами, под неусыпным наблюдением гауптштурмфюрера, разумеется. На базе осталось только мирное женское население – повариха Гуди и еще Шарлота в своей кое-как налаженной лаборатории – во время недавней «битвы народов» довольно покрошили ценнейшего оборудования. Хорошо, если на «Швабию» догадались погрузить запасной комплект. А нет – так жди еще через год, связи ведь никакой, сообщить о случившемся некуда.

К Шарлоте он не пошел, к поварихе – тем более. У доктора Эйгрубер нечего было ему делать, в ухажеры Сэм не стремился, в помощники совсем уж набиваться не желал. Вообще, Шарлота была ему неприятна – чересчур много в ней удручающе слепого фанатизма. Хотя именно сейчас доктор Эйгрубер могла дать ему довольно разъяснений по поводу нынешнего озарения на морском берегу. Сэм уже догадался, пожалуй, какими именно экспериментами занималась Шарлота в пятом лабораторном блоке. К малютке Гуди он не отправился по иной причине – не хотел портить девушке настроения. Повариха встретила бы его с радостью – у Гуди всегда имелось в запасе что наладить или починить, Сэм не гнушался даже паять кастрюли, самолично бегал за оловом в рубку к Геделе. Из всех обитателей базы Сэм явно был самый безотказный и бескорыстный представитель мужского пола, к тому же не трепался, а помогал делом. Но может, малютке Гуди попросту именно его просить было нестеснительно – все же Сэм пленный, а значит, как бы ущемленный в правах. Хотя робкая повариха вряд ли полагала так на самом деле, она была по-настоящему хорошая девушка, и Сэм думал порой, что для Гуди лучше находиться сейчас у плиты с шипящими сковородками на богом забытой базе, чем пропадать у себя в Германии – в новые нацистские, истинные арийки она нипочем не годилась.